Хождение за три моря рассказ. «Хождение за три моря» Афанасий Никитин. Как Афанасий продал коня

ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ АФАНАСИЯ НИКИТИНА

В год 6983 (1475) «…». В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне - за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.

За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море - Дербентское, дарья Хвалисская, второе море - Индийское, дарья Гундустанская, третье море - Черное, дарья Стамбульская.

Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто. Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.

Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма - не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне - шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.

И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли - чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его - койтул.

В год 6983 (1475) «…». В том же году получил записи Афанасия, купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с кречетами послом от великого князя, и сказали мне - за год до казанского похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный, когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.

За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий, помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.

Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море - Дербентское, дарья Хвалисская, второе море - Индийское, дарья Гундустанская, третье море - Черное, дарья Стамбульская.

Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия Тверского и от Бориса Захарьича.

Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.

И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого князя Ивана, и кречетов у него было девяносто. Поплыл я с ними вниз по Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три татарина неверных да ложную весть нам передали: «Султан Касим подстерегает купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар». Посол ширваншаха Хасан-бек дал им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на посольское судно.

Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары нам кричали: «Качма - не бегите!» А мы этого ничего не слыхали и бежим себе под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.

Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги, и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили, чтобы вести не подали.

И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне - шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.

И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с которым мы пришли - чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек послал скорохода к ширваншаху передать: «Господин! Судно русское разбилось под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили».

И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков Халил-беку: «Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без препятствий». И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его - койтул.

Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого-что осталось на Руси, тот пошел на Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в Шемахе, иные же пошли в Баку работать.

А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый; а из Баку пошел за море - в Чапакур.

И прожил я в Чапакуре шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в Мазандаранской земле. А оттуда пошел к Амолю и жил тут месяц. А оттуда пошел к Демавенду, а из Демавенда - к Рею. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али, внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда - семьдесят городов разрушилось.

Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана - к Наину, а из Наина к Иезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана - к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают батман фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара - к Бендеру - то пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская; до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.

А Ормуз - на острове, и море наступает на него всякий день по два раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи. И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза после Пасхи в день Радуницы пошел я в таве с конями за море Индийское.

И шли мы морем до Маската десять дней, а от Маската до Дега четыре дня, а от Дега до Гуджарата, а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак. От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а морем шли шесть недель в таве до Чаула. И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да все черные. Куда я ни иду, за мной людей много - дивятся белому человеку. У тамошнего князя - фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних - фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят - фата через плечо перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят - голова не покрыта, а груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.

Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути до Джуннара.

Правит тут индийский хан - Асад-хан джуннарский, а служит он мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах - индийских кораблях.

И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до Джуннара, с божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у них началась с Троицына дня. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца. Каждый день и ночь - целых четыре месяца - всюду вода да грязь. В эти дни пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а брагу - из татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в их земле родятся быки да буйволы - на них ездят и товар и иное возят, все делают.

Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, богом огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка, двоим пройти нельзя.

В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и постель стелют хозяйки, и спят с гостями. (Если имеешь с ней тесную связь, давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром); а любят белых людей.

Зимой у них простые люди ходят - фата на бедрах, другая на плечах, а третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей фатой голову обернет. (О боже, боже великий, господь истинный, бог великодушный, бог милосердный!)

И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не бесерменин, а русин. И он сказал: «И жеребца верну, и тысячу золотых впридачу дам, только перейди в веру нашу - в Мухаммеддини. А не перейдешь в веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму». И срок назначил - четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да господь бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю - оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю.

Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да краска, то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.

А из Джуннара вышли на Успенье и пошли к Бидару, главному их городу. Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири - пять дней и от Кулонгири до Гулбарги пять дней. Между этими большими городами много других городов, всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города: сколько ковов - столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от Джуннара до Бидара сорок ковов, от Бидара же до Кулонгири девять ковов, и от Бидара до Гулбарги девять ковов.

В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят.

В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А гундустанцы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а остальные все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой - меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут все больше на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними - хорасанцы в доспехах на конях, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие кованые мечи, по кентарю весом, да облачают слонов в доспехи булатные, да на слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками, да со стрелами.

Есть тут одно место - Аланд, где шейх Алаеддин (святой, лежит и ярмарка). Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская, торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней - до двадцати тысяч коней - продавать да всякий товар привозят. В Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему на Покров святой богородицы. А еще есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит: «кук-кук»; а на чьем доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо рта пускает. Мамоны ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он посылает на обидчика свою рать и они, к городу придя, дома разрушают и людей убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой. Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а иных учат (людей забавлять).

Весна у них началась с Покрова святой богородицы. А празднуют память шейха Алаеддина и начало весны через две недели после Покрова; восемь дней длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето три месяца, и зима три месяца, и осень три месяца.

Бидар - стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и людей в нем очень много. Султан молод, двадцати лет - бояре правят, а княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.

Живет здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у Фарат-хана двадцать тысяч, и у многих ханов по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч войска его.

Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да дударей десять.

А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним всадников десять тысяч следует да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести и все в золоченых доспехах, и перед ним - трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.

Во дворец султана ведет семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да по сто писцов-кафаров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие - кто выходит. А чужестранцев во дворец не пускают. А дворец султана очень красив, по стенам резьба да золото, последний камень - и тот в резьбе да золотом расписан очень красиво. Да во дворце у султана сосуды разные.

По ночам город Бидар охраняет тысяча стражей под начальством куттавала, на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.

Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост, а жеребца своего продал на Рождество.

И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста и со многими индусами познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а (веры Иисусовой) христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя - ходжа Юсуф Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме скрывать. Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют, не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но говядины никто не ест.

Пробыл я в Бидаре четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват, где у них бутхана - то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка. Шел я с индусами до бутханы месяц. И у той бутханы ярмарка, пять дней длится. Велика бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать венцов вырезано вкруг бутханы - как бут чудеса совершал, как являлся в разных образах: первый - в образе человека, второй - человек, но с хоботом слоновым, третий человек, а лик обезьяний, четвертый - наполовину человек наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с сажень, через него переброшен.

На праздник бута съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по две шешкени для бута, а с коней - по четыре футы. А съезжается к бутхане всего людей (двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов).

В бутхане же бут вырезан из камня черного, огромный, да хвост его через него перекинут, а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь цареградский, а в левой руке у бута копье. На нем не надето ничего, только бедра повязкой обернуты, а лик обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего на них не надето (срам не прикрыт), и жены бутовы нагими вырезаны, со срамом и с детьми. А перед бутом - бык огромный, из черного камня вырезан и весь позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют цветы.

Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят. А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если посмотрит бесерменин, - ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком, чтобы никто не видел.

А молятся они на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле - то их поклоны. А есть садятся - руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них умрет, тех сжигают да пепел сыплют в реку. А когда дитя родится, принимает муж, и имя сыну дает отец, а мать - дочери. Добронравия у них нет, и стыда не знают. А когда придет кто или уходит, кланяется по-монашески, обеими руками земли касается, и все молча. В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что для бесермен Мекка, для русских - Иерусалим, то для индусов Парват. И съезжаются все нагие, только повязка на бедрах, и женщины все нагие, только фата на бедрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов, да на руках браслеты и перстни золотые. (Ей-богу!) А внутрь, к бутхане, едут на быках, рога у каждого быка окованымедью, да на шее триста колокольцев и копыта медью подкованы. И быков они называют ачче.

Индусы быка называют отцом, а корову - матерью. На помехе их пекут хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню. В Индии же (гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь, дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить - дай шесть жителей. Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны - хороша, 6 фун - хороша и черна, черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша).

Из Парвата приехал я в Бидар за пятнадцать дней добесерменского улу байрама. А когда Пасха, праздник воскресения Христова, не знаю; по приметам гадаю-наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взяло собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядив веры христианской. Праздников христианских - ни Пасхи, ни Рождества Христова - не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных (молю я бога, пусть он сохранит меня: «Господи боже, боже истинный, ты бог, бог великий, бог милосердный, бог милостивый, всемилостивейший и всемилосерднейший ты, господи боже). Бог един, то царь славы, творец неба и земли».

А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я). И молился я Христу вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал. (Господи боже, бог милостивый, бог милосердный, бог господь, бог великий), бог царь славы (бог зиждитель, бог всемилостивейший, - это все ты, о господи).

От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть дней и от Дега до Маската шесть дней, а от Маската до Гуджарата десять дней, от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостане пристань последняя бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Шабата месяц идти, а от Шабата до Пегу двадцать дней, а от Пегу до Южного Китая месяц идти - морем весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путем шесть месяцев, а морем четыре дня идти. (Да устроит мне господь крышу над головой.)

Ормуз - пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же большая: ей всякого товара десятую часть берут.

Камбей - пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да сердолик, да соль. Дабхол - тоже пристань весьма большая, привозят сюда коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бен-дер-Ормуза; отсюда ходят сухим путем до Бидара и до Гул-барги месяц.

И Кожикоде - пристань всего Индийского моря. Пройти мимо нее не дай бог никакому судну: кто ее пропустит, тот дальше по морю благополучно не пройдет. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех мускатный, да каланфур -корица, да гвоздика, коренья пряные, да адряк, да всякого коренья родится там много. И все тут дешево. (А рабы и рабыни многочисленны, хорошие и черные.)

А Цейлон - пристань немалая на Индийском море, и там на горе высокой лежит праотец Адам. А около горы добывают драгоценные камни: рубины, да фатисы, да агаты, да бинчаи, да хрусталь, да сумбаду. Слоны там родятся, и цену им по росту дают, а гвоздику на вес продают. А Шабатская пристань на Индийском море весьма большая. Хорасанцам платят там жалованье по тенке на день, и большому и малому. А женится хорасанец, ему князь шабатский дает тысячу тенек на жертву да жалованья каждый месяц по пятьдесят тенек дает. В Шабате родится шелк, да сандал, да жемчуг, - и все дешево.

А Пегу тоже пристань немалая. Живут там индийские дервиши, а родятся там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни дервиши. Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают его на вес, дешево. А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек, а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил да ел, то (даром по их обычаю). Шабат же от Бидара в трех месяцах пути; а от Дабхола до Шабата - два месяца морем идти, а до Южного Китая от Бидара четыре месяца морем идти, делают там фарфор, да все дешево.

А до Цейлона идти морем два месяца, а до Кожикоде месяц идти.

В Шабате же родится шелк, да инчи - жемчуг скатный, да сандал; слонам цену по росту дают. На Цейлоне родятся аммоны, да рубины, да фатисы, да хрусталь, да агаты. В Кожикоде родится перец, да мускатный орех, да гвоздика, да плод фуфал, да цветы муската. В Гуджарате родится краска да лак, а в Камбее - сердолик. В Райчуре же родятся алмазы (старой копи и новой копи). Алмаз продают по пять рублей почка, а очень хорошего - по десять рублей. Почка алмаза новой копи (по пять кени, черного - по четыре - шесть кени, а белого алмаза - одна тенка). Алмазы родятся в горе каменной, и платят за локоть той горы каменной: новой копи - по две тысячи фунтов золотых, а старой копи - по десять тысяч фунтов. А землей той владеет Мелик-хан, султану служит. А от Бидара тридцать ковов.

А что евреи говорят, что жители Шабата их веры, то неправда: они не евреи, не бесермены, не христиане, иная у них вера, индийская, ни с иудеями, ни с бесерменами не пьют, не едят и мяса никакого не едят. Все в Шабате дешево. Родится там шелк да сахар, и все очень дешево. По лесу у них мамоны ходят да обезьяны, да по дорогам на людей нападают, так что из-за мамонов да обезьян у них ночью по дорогам ездить не смеют.

От Шабата посуху десять месяцев идти, а морем - четыре месяца «нрзб.» У оленей домашних режут пупки - в них мускус родится, а дикие олени пупки роняют по полю и по лесу, но запах они теряют, да и мускус тот не свежий бывает.

Месяца мая в первый день отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре бесерменском, а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься я начал месяца апреля в первый день. О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской земле, третью Пасху - в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в Бидаре, и тут много печалился по вере христианской.

Бссерменин же Мелик сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я же ему сказал: «Господин! Ты молитву (совершаешь и я также молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я - три раза. Я - чужестранец, а ты - здешний)». Он же мне говорит: «Истинно видно, что ты не бесерменин, но и христианских обычаев не соблюдаешь». И я сильно задумался, и сказал себе: «Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи, боже вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание твое; не дай, господи, свернуть мне с пути истинного, наставь меня, господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой, господи боже мой, все дни свои во зле прожил. Господь мой (бог покровитель, ты, боже, господи милостивый, господь милосердный, милостивый и милосердный. Хвала богу). Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской земле, а христианства я не оставил. Далее бог ведает, что будет. Господи боже мой, на тебя уповал, спаси меня, господи боже мой».

В Бидаре Великом, в бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день смотрел я, как Плеяды и Орион в зорю вошли, а Большая Медведица головою стояла на восток. На байрам бесерменский совершил султан торжественный выезд: с ним двадцать везиров великих выехало да триста слонов, наряженных в булатные доспехи, с башенками, да и башенки окованы. В башенках по шесть человек в доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах по двенадцать человек. И на каждом слоне по два знамени больших, а к бивням привязаны большие мечи весом по кентарю, а на шее - огромные железные гири. А между ушей сидит человек в доспехах с большим железным крюком - им слона направляет. Да тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с барабанами, да трубачей триста, да плясунов триста, да триста наложниц. На султане кафтан весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак золотой с яхонтами, да три сабли на нем все в золоте, да седло золотое, да сбруя золотая, все в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом поводит, а за ним пеших много. Позади идет злой слон, весь в камку наряжен, людей отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей, чтоб к султану не подступали близко. А брат султана сидит на золотых носилках, над ним балдахин бархатный, а маковка - золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.

А махдум сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шелковый с золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все с обнаженными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А остальные люди нагие все, только повязка на бедрах, срам прикрыт.

В Бидаре луна полная стоит три дня. В Бидаре сладкого овоща нет. В Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.

В Сивасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное. Да и Подольская земля всем обильна. А Русь (бог да сохранит! Боже, сохрани ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней справедливость! Боже, боже, боже, боже!). Господи, боже мой! На тебя уповал, спаси меня, господи! Пути не знаю - куда идти мне из Индостана: на Ормуз пойти - из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет. Повсюду усобица князей повыбивала. Мирзу Джехан-шаха убил Узун Хасан-бек, а султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет. На Мекку пойти - значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают. А в Индостане жить - значит издержаться совсем, потому что тут у них все дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет, хотя ни вина я не пивал, ни сыты. Мелик-ат-туджар взял два города индийских, что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял: вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов. В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своею ратью на курбан байрам, а по-нашему - на Петров день. И султан послал десять везиров встретить его за десять ковов, а в кове - десять верст, и с каждым везиром послал по десять тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах,

У мелик-ат-туджара садится за трапезу каждый день по пятьсот человек. С ним вместе за трапезу садятся три везира, и с каждым везиром по пятьдесят человек, да еще сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара две тысячи коней да тысячу коней оседланными день и ночь держат наготове, да сто слонов на конюшне. И каждую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах, да двадцать трубачей, да десять человек с барабанами, да десять бубнов больших - бьют в каждый по два человека. Низам-ал-мульк, Мелик-хан да Фатхулла-хан взяли три города больших. А рати с ними было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. И захватили они яхонтов без числа, да других драгоценных камней множество. И все те камни, да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил мастерам продавать их купцам, что пришли в Бидар на Успенье.

Султан выезжает на прогулку в четверг и во вторник, и с ним выезжают три везира. Брат султана совершает выезд в понедельник с матерью да с сестрой. И женок две тысячи выезжает на конях да на носилках золоченых, да перед ними ведут сто верховых коней в золотых доспехах. Да пеших множество, да два везира и десять везирыней, да пятьдесят слонов в суконных попонах. А на слонах сидит по четыре человека нагих, только повязка на бедрах. И пешие женки наги, носят они за ними воду - пить и умываться, но один у другого воды не пьет.

Мелик-ат-туджар со своей ратью выступил из города Бидара против индусов в день памяти шейха Алаеддина, а по-нашеу - на Покров святой богородицы, и рати с ним вышло пятьдесят тысяч, да султан послал своей рати пятьдесят тысяч, да пошли с ними три везира и с ними еще тридцать тысяч воинов. И пошли с ними сто слонов в доспехах и с башенками, а на каждом слоне по четыре человека с пищалями. Мелик-ат-туджар пошел завоевывать Виджаянагар - великое княжество индийские. А у князя виджаянагарского триста слонов да сто тысяч рати, а коней у него - пятьдесят тысяч.

Султан выступил из города Бидара на восьмой месяц после Пасхи. С ним выехало двадцать шесть везиров - двадцать бесерменских везиров и шесть везиров индийских. Выступили с султаном двора его рати сто тысяч конных людей, двести тысяч пеших, триста слонов в доспехах и с башенками да сто лютых зверей на двойных цепях. А с братом султана вышло двора его сто тысяч конных, да сто тысяч пеших, да сто слонов в доспехах.

А с Мал-ханом вышло двора его двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч пеших, да двадцать слонов в доспехах. А с Бедер-ханом и его братом вышло тридцать тысяч конных, да пеших сто тысяч, да двадцать пять слонов, в доспехах и с башенками. А с Сул-ханом вышло двора его десять тысяч конных, да двадцать тысяч пеших, да десять слонов с башенками. А с Везир-ханом вышло пятнадцать тысяч конных людей, да тридцать тысяч пеших, да пятнадцать слонов в доспехах. А с Кутувал-ханом вышло двора его пятнадцать тысяч конных, да сорок тысяч пеших, да десять слонов. А с каждым везиром вышло по десять тысяч, а с некоторыми и по пятнадцать тысяч конных, а пеших - по двадцать тысяч.

С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто тысяч да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с пищалями.

А с султаном вышло двадцать шесть везиров, и с каждым везиром по десять тысяч конной рати, да пеших по двадцать тысяч, а с иным везиром по пятнадцать тысяч конных людей и по тридцать тысяч пеших. А великих индийских везиров четыре, а с ними вышло конной рати сорок тысяч да сто тысяч пеших. И разгневался султан на индусов, что мало людей с ними вышло, и прибавил еще пеших двадцать тысяч, да две тысячи конных, да двадцать слонов. Такова сила султана индийского, бесерменского. (Мухаммедова вера годится.) А раст дени худо донот - а правую веру бог ведает. А правая вера - единого бога знать и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать.

На пятую Пасху решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до бесерменского улу байрама (по вере Мухаммеда, посланника божья). А когда Пасха, воскресение Христово, - не знаю, постился с бесерменами в их пост, с ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.

Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на пятнадцатый день после улу байрама. Война им не удалась - один город взяли индийский, а людей много у них погибло и казны много поистратили.

А индийский великий князь могуществен и рати у него много. Крепость его на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да река через него течет. По одну сторону города густые джунгли, а с другой стороны долина подходит - удивительное место, для всего пригодные. Та сторона не проходима - путь через город идет; ни с какой стороны город не взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом месяц, и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.

Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город - вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч - и взрослых, и малых - в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек за голову, а иных и по пять, а детей - по две тенки. Казны же совсем не взяли. И стольного города он не взял.

Из Гулбарги пошел я в Каллур. В Каллуре родится сердолик, и тут его обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Каллуре триста алмазников живут (оружье украшают). Пробыл я тут пять месяцев и пошел оттуда в Коилконду. Там базар очень большой. А оттуда пошел в Гулбаргу, а из Гулбарги к Аланду. А от Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие - к Нарясу, а из Наряса - в Сури, а из Сури пошел к Дабхолу - пристани моря Индийского.

Большой город Дабхол - съезжаются сюда и с Индийского и с Эфиопского поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище бога вышнего, творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти. Взошел в таву и сговорился о плате корабельной - со своей головы до Ормуза-града два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на бесерменский пост, за три месяца до Пасхи.

Плыл я в таве по морю целый месяц, не видя ничего. А на другой месяц увидел горы Эфиопские, и все люди вскричали: «Олло перводигер, олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти», а по-русски это значит: «Боже, господи, боже, боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

В той земле Эфиопской были мы пять дней. Божией милостью зла не случилось. Много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не пограбили.

А Оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из Ормуза пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шел двенадцать дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в Эберку, пятнадцать дней шел, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шел девять дней, и в Йезде был восемь дней. А из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел, и в Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был пять дней. А из Кашана пошел в Кум, а из Кума - в Савэ. А из Савэ пошел в Сольтание, а из Сольтание шел до Тебриза, а из Тебриза пошел в ставку Узун Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было. Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати. Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сел пограбили, и пошли войной на караманского правителя.

А из ставки Узун Хасан-бека пошел я в Эрзинджан, а из Эр-зинджана пошел в Трабзон.

В Трабзон же пришел на Покров святой богородицы и приснодевы Марии и был в Трабзоне пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате - со своей головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг - в Кафе отдать.

И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро мое все велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было мелочи хорошей - все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из ставки Узуп Хасан-бека.

Божией милостью дошел я до третьего моря - Черного, что по-персидски дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны, и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону. Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по морю идти. (Боже истинный, боже покровитель!) Кроме него - иного бога не знаю.

Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до Филиппова поста. (Бог творец!)

Милостию божией прошел я три моря. (Остальное бог знает, бог покровитель ведает.) Аминь! (Во имя господа милостивого, милосердного. Господь велик, боже благой, господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог велик. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу, благодарение богу всепобеждающему. Во имя бога милостивого, милосердного. Он бог, кроме которого нет бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога, кроме господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)

Константин Ильич Кунин родился в 1909 году в Петербурге. С раннего детства у него проявилась страстная любовь к знаниям. С четырех лет его начали обучать иностранным языкам. Он занимался ими с охотой и, обладая удивительной памятью, делал большие успехи.

В пять лет мальчик научился читать. Он стал с жадностью набрасываться на все, что можно было прочитать: вывески, афиши, журналы. Он часами простаивал в сенях, где стены были оклеены старыми газетами. Когда ему подарили глобус, он изучил его так основательно, что вскоре любую часть света мог нарисовать на память.

Костя часто болел. Родители, желая укрепить здоровье сына, пытались увлечь его спортом. Но спорт ему не давался. Он предпочитал книги всему другому.

Раннее увлечение книгами не «засушило» Костю, не оторвало от жизни. Все, что он узнавал, он тотчас применял к делу, а главное дело ребят – игра. Товарищи очень любили его и в играх признавали своим вожаком.

Он придумал игру в «клад». Чтобы найти клад, надо было объехать девять городов в разных странах. В каждом городе с играющими случались приключения, подобные действительно пережитым знаменитыми путешественниками. Игра эта длилась годами. Если играли в «казаки-разбойники», Костя требовал уточнить – какие разбойники. Если, например, с острова Корфу1
Ко?рфу (Кёркира) – остров в Ионическом море; территория Греции.

То надо повязать платки и вооружиться ятаганами.

Он почти всегда жил в городе, но интересовался природой не меньше, чем историей и географией. Недалеко от его дома находился знаменитый Ленинградский ботанический сад. Там было множество диковинных растений, а в прудах водилась всякая живность.

Однажды весной директор Ботанического сада Владимир Леонтьевич Комаров, впоследствии президент Академии наук СССР, обходя сад, обнаружил мальчишку с сачком и банкой.

– Мальчик, зачем ты здесь ходишь? – строго спросил Комаров. – Я тебя отправлю в милицию.

– Мне необходимо наловить тритонов.

– Тритонов? А ну, пойдем ко мне в кабинет.

Беседа между самым большим и самым маленьким естествоиспытателями длилась довольно долго. По окончании ее мальчик вышел от Комарова сияющий, держа в руках такое удостоверение: «Школьнику Косте Кунину разрешается ловить рыбу и тритонов в прудах Ботанического сада при условии, что он не будет портить растения».

Опасения Владимира Леонтьевича были напрасны: Костя очень бережно обращался и с растениями, и с животными.

Его комната была полна всякой живности. В банках выводились из икры бесчисленные головастики, в аквариумах плавали всевозможные рыбки. Тритоны, количество которых было более пятидесяти, нередко выскакивали на пол и расползались по квартире. Тут же выводились личинки стрекоз, гусеницы окукливались и превращались в бабочек. В коробках шуршали жуки во главе с громадным жуком-оленем.

Товарищи любили слушать, как Костя читал вслух. Если читал Брема2
Брем Альфред Эдмунд (1829–1884) – немецкий зоолог, автор книги «Жизнь животных» (в 6 т.).

Он тут же размерял на полу комнаты длину и высоту животных. Если читал о путешествиях, он показывал на карте маршрут исследователя.

Костя был страстным коллекционером. Он собирал марки, монеты, спичечные коробки, растения, камни, черепки старинных сосудов.

Одно время родителям пришлось несколько раз переезжать из города в город. Костя каждый раз вынужден был менять школу. Однажды он попал в очень плохую. Там ребята вначале обижали Костю, отнимали у него завтраки, но он ни разу на них не пожаловался. Тогда класс признал, что новичок заслуживает уважения.

У Кости рано развилось чувство ответственности. Он всегда помогал родителям, а сестренка, которая была моложе его на пять лет, считала его вторым отцом. Заботясь о ее развитии, он рассказывал ей истории из прочитанных книг, проверял, как она усвоила прочитанное. Когда девочка одно время увлеклась танцами, он взволновался и пришел объясниться с родителями.

– Я боюсь, что у нее ноги разовьются лучше, чем голова, – заявил он.

Костя окончил школу в шестнадцать лет и с компанией друзей поехал на экскурсию в Крым. Здесь окончательно определились его интересы. Хотя ум Кости жадно впитывал самые разносторонние знания, но особенно увлекся он историей, нравами и языками далеких нам по времени и культуре народов. Костя с восторгом осматривал дворец в Бахчисарае, поднимался на Генуэзскую башню. В развалинах Херсонеса он нашел ценную древнегреческую гемму – камень с миниатюрным резным изображением. Ею заинтересовались даже в Эрмитаже.

Шестнадцатилетних не принимали в вузы. Но Константин не хотел терять ни одного года. После долгих хлопот его допустили к экзаменам. Он блестяще выдержал их, и на всякий случай – в два вуза сразу. Его выбор остановился на Ленинградском институте живых восточных языков. Он решил стать китаистом – знатоком Китая. Его привлекали своеобразие китайского быта и искусства, седая древность высокой китайской культуры, неисследованность большей части территории Китая, наконец, вошедшая в пословицу трудность «китайской грамоты» – ему хотелось испробовать на ней свою исключительную память. В его голове уложились уже бесчисленные даты исторических событий, названия сотен островов Тихого океана, высоты всех главных вершин Кордильер и многое другое, – должны были уложиться и китайские иероглифы.

Даже летом на даче Константин не расставался с китайскими книгами. Вскоре он мог уже их читать, однако книжные знания не удовлетворяли его.

Чтобы получить практику в разговорном народном языке, он отправился… на базар. Там китайцы-лоточники продавали свои изделия: веера, фонарики, игрушки из папиросной бумаги.

Первые попытки разговора были не всегда удачны. В китайском языке много слов, отличающихся тончайшими оттенками произношения, ударения и даже высоты тона. Из-за этого происходили недоразумения, и однажды китайцы, приняв какое-то плохо произнесенное слово за ругательство, чуть не избили начинающего китаиста. Но вскоре ошибки были исправлены, и завязалась дружба. Когда собеседники не понимали друг друга, они писали палочкой на земле иероглифы.

В то время разыгрывались драматические события героической китайской революции. Константин с интересом следил за ними. Проживавшие же в СССР китайцы, не получая китайских газет и не читая русских, ничего о них не знали. Он стал им передавать вести с родины, разъясняя смысл событий, и они сразу прониклись к нему уважением, наперебой приглашали его к себе.

Родители Константина переехали в Москву. Он остался в Ленинграде. В одной комнате с ним жило еще несколько студентов. Все были из разных вузов, но жили замечательно дружно. Они себя называли «веселая ватага». Умея веселиться, они умели также и работать часами в тишине, не мешая друг другу.

Константин постоянно чем-нибудь увлекался; продолжительное время таким увлечением был театр. В то же время он увлекался живописью, скульптурой, музыкой, часто бывал в музеях.

Он занимался западными и древними языками: свободно владел английским, французским, немецким, читал по-итальянски и по-испански, изучал латынь, греческий и древнееврейский языки.

Нередко, устав от занятий, молодежь поднимала возню. Константин не принимал в ней участия, но раздразнить его было опасно. Ширококостый, массивный, как медведь, приземистый и устойчивый, он умел за себя постоять.

Случилось так, что все четыре товарища в его комнате оказались Володями. Кота Ваську они тоже назвали Володькой. И все дружно напали на Костю: «Что ты за выскочка? Почему ты не Володя?»

Чтобы «перекрестить» его, они решили трижды во всей одежде окунуть его в «купель», то есть в ванну. Но сколько ни бились, не могли с ним справиться. Добились лишь того, что соседи с нижнего этажа пришли жаловаться: с потолка сыплется штукатурка.

В выходные дни и во время каникул Константин много путешествовал. Исходил все окрестности Ленинграда. Побывал в Новгороде, на Волховстрое, на канале Москва – Волга, на Кавказе, в Крыму, плавал по Волге, по Черному морю. Его равно интересовали турбины новейших гидростанций и иконы старинных соборов, краеведческие музеи и новые для него местные кушанья.

«Жизнь чертовски интересна! – говорил он. – И никогда не соврешь так, чтоб ложь вышла занимательней правды».

Я познакомился с Константином Ильичом в Детгизе.

– Вот ваш научный редактор, – представил его мне заведующий отделом. – Я надеюсь, что вы сработаетесь.

Я делал тогда первые шаги на поприще научно-популярной литературы и на редакторов глядел со страхом и недоверием, ожидая от них всяческих неприятностей. Но стоявший передо мной загорелый толстяк улыбался так приветливо и в глазах его светилось столько добродушия, что мои опасения сразу рассеялись. Уже через полчаса мы стали друзьями.

Константин Ильич был очень застенчив и скромен. Он мало исправлял мои рукописи, но засыпал вопросами:

– А почему вы не рассказали еще и об этом интересном факте? А почему вы упустили такую любопытнейшую подробность?

Я каялся, что запамятовал, а сам никогда и не слышал о таком. Мне стыдно было в этом признаться – настолько превосходил он меня знаниями.

Константин Ильич, окончив в 1930 году Институт живых восточных языков, поступил на работу в Научно-исследовательский институт монополии внешней торговли. Там он разработал несколько тем, в том числе тему «Мировой рынок каучука». Он написал по ней капитальный труд. Потом работал над темами о кофе, электролампах и других товарах. Изучив разнообразную литературу по этим вопросам, он мог рассказывать о Бразилии, Индонезии, Аравии так, как будто сам годами там жил.

В то же время Кунин поступил на заочное отделение исторического факультета. И разумеется, не бросал свой любимый Китай. Прочитав объявление о предстоящем выходе в свет книги В. Б. Шкловского «Марко Поло», он в нетерпении отправился в редакцию серии «Жизнь замечательных людей». Марко Поло, первый исследователь Китая, был его любимым путешественником, и ему не терпелось получить книгу.

– Выпуск книги задерживается, – сообщили ему в редакции, – мы не можем найти редактора, который написал бы предисловие и примечания. Автор очень требователен, и никто не может его удовлетворить. А почему вас эта тема так интересует?

Константин Ильич рассказал о своем увлечении Китаем и историей путешествий. Ему тут же предложили взять на себя редактирование «Марко Поло». Он так смутился от этого неожиданного предложения, что… согласился, а согласившись, прекрасно справился с задачей. Кунин подружился со Шкловским и написал к его книге обширные пояснения, которые читаются с не меньшим интересом, чем сама книга.

В годы нашей дружбы Кунин был уже опытным автором и выпускал одну за другой биографии великих путешественников: Васко да Гама, Магеллана, Кортеса. Он переработал и дополнил книгу американского географа Аусвейта «Как открывали земной шар». Героями своих книг он всегда выбирал людей непреклонной воли, деятельных, энергичных и смелых.

Предлагаемая вниманию читателей книга об Афанасии Никитине, первом русском путешественнике, добравшемся до Индии, – последняя работа Константина Ильича, которая не успела выйти в свет при его жизни.

Трудоспособность его была изумительна. Он вступил в члены Всесоюзного географического общества и начал готовиться к экзамену экстерном за курс географического факультета. Совмещая несколько работ и учебу, не упуская ни одного события культурной жизни, он в то же время везде, где работал, охотно брался за общественные обязанности: читал лекции, проводил консультации.

К. И. Кунина ухитрились даже выбрать ответственным по громадной коммунальной квартире, где жили он и десятка два семейств. С неизменным добродушием он «тушил» кухонные стычки соседок, исписывал листы расчетами платы за электричество, доставал материалы для ремонта.

Константин Ильич еще в школе подружился со своей одноклассницей Ритой. В студенческие годы они поженились, жили очень дружно, вместе путешествовали. Рита Яковлевна с радостью разделяла труды мужа и его увлечения. В частности, она помогала подбирать и фотографировать иллюстрации к его книгам. Однако она была очень слаба здоровьем и часто болела. Единственная дочь Куниных родилась слабой.

В семье Куниных было замечательно уютно. Мои дети всегда просили взять их с собой, когда я шел к Константину Ильичу. Дома у него был настоящий музей: восточные статуэтки, фарфор, художественные безделушки стояли во всех углах. Стены были заставлены полками с книгами, которые громоздились до самого потолка.

Самое интересное для детей было то, что летом из окна Куниных можно было вылезать прямо на плоскую крышу гаража и играть там. Константин Ильич натягивал веревку вдоль края, чтобы ребята не упали, и готов был без конца бегать во двор за поминутно падавшим мячом.

На книги Константин Ильич тратил почти все деньги; он любил их, как живые существа. Всегда готовый отдать последнюю рубашку, он становился скупым, когда у него просили почитать книги. Его возмущала привычка некоторых знакомых «зачитывать» книги, и поэтому на его книжном шкафу часто висело объявление: «Библиотека закрыта на учет».

Когда поступили в продажу усовершенствованные радиоприемники, Константин Ильич сразу стал страстным радиолюбителем. Он не спал ночами, принимая Европу, Америку, даже Японию.

Война уже бушевала на Западе. Я впервые увидел гневные искры в его глазах и сжатые кулаки, когда однажды из спокойно светившегося глазка приемника вырвались истошные вопли Гитлера.

Наступили июньские дни 1941 года. В это время Кунины жили уже вдвоем: их девочка, которой они отдали три года жизни, умерла. Тяжело было оставлять больную жену одну, но Константин Ильич ни минуты не колебался в том, что надо делать. Выслушав по радио выступление В. М. Молотова о вероломном нападении фашистов на Советский Союз, он тотчас пошел в военкомат.

Кунина отказались зачислить в армию, так как он не подходил по состоянию здоровья. Он переживал это как незаслуженную обиду и продолжал добиваться своего. Через несколько дней ему удалось вступить в отряд народного ополчения, сформированный при Союзе писателей СССР.

Первую неделю Константин Ильич обучался военному делу, возвращаясь домой на ночь. Он был остроумен и весел, как всегда; со смехом рассказывал, как бестолковая девушка в военкомате вместо его профессии «китаист» записала «гитарист» и чуть было не определила его в оркестр.

Но события развивались быстрее, чем можно было ожидать. Вскоре ополченцев перевели на казарменное положение и отправили в Можайск. Через две недели часть выступила на фронт.

О том, как жил в ополчении Константин Ильич, написал в рассказе «Ополченцы» его соратник, писатель Юрий Либединский.

«Когда мы задерживаемся в какой-либо деревне, широкий и смуглый, добрый, как все физически сильные люди, боец Константин Кунин читает лекции. На месяц задержав врага, пал Смоленск. Костя тут же расскажет историю этого города, уйдет в далекое его прошлое, когда он был рассадником образованности русских. Так прослушали мы лекции Константина Кунина о путях сообщения между Россией и Соединенными Штатами, о фашизме и славянских народах, об освободительной войне Китая. Лектор в серой ополченской гимнастерке, которая топорщится на его сильных плечах, стоит у бревенчатой серой стены овина. На бревнышках, на травке расположились наши бойцы, поодаль – колхозники. Цитаты, цифры – все наизусть. Если нужна карта, он тут же начертит ее мелом на доске…»

Константин Ильич был первым в освоении новых видов оружия, а в походе он помогал слабым.

«По Косте Кунину видно, что он счастлив. Все недюжинные силы его личности сейчас устремились в одном направлении. Если кто выбился из сил во время похода, Костя Кунин перехватит винтовку товарища на свое второе плечо. Конечно, и сам он устал, пот выступил на его широком лбу и заливает его ясные карие глаза. Порою губы его непроизвольно кривятся, и блеснут молодые веселые зубы, но он неподдельно оживлен. И на ходу еще рассказывает о чем-либо неслыханно новом или издревле забытом, старом – добрый умница, веселый богатырь».

Дни на работе и ночи на посту ПВО3
ПВО – противовоздушная оборона.

Не оставляли у меня времени навещать Риту Яковлевну. Но она часто звонила мне. Она тосковала, металась, не находила себе места. Но однажды голос ее прозвучал непривычно молодо и бодро:

– Какая радость! Я еду на фронт! Я увижу Костю!

Оказалось, что правление Союза писателей СССР включило ее в делегацию, которая везла подарки бойцам под Вязьму. Она уехала и не вернулась.

Почти год спустя в глухом углу Урала догнала меня открытка, колесившая за мной по многим местам Советского Союза. Вот что писал Константин Ильич:

«18/ХI-41. Пишу вам на авось, дорогие друзья! А вдруг вы в Москве? Что у вас слышно? Где ребята? Как живете? Что делаете?

Обо мне могу сообщить грустные вещи. 2 октября в полк приехала с комиссией Союза писателей Рита. 4-го был бой. Мы были в то время в разных местах, и оба попали в окружение. Рита пропала без вести вместе с другими членами комиссии.

Я 17 дней пробивался к своим, испытал все, что только могла послать судьба: и голод, и холод, и переход вброд рек под обстрелом, и ночевки на снегу, и вшей, и ураганный минометный огонь, и обстрел „кукушек""4
«Кукушка» – замаскированный на дереве снайпер. (Примеч. ред.)

Так-то вот, дорогие! Многому научился я за этот октябрь, многое пережил, но главное – научился ненавидеть.

Пишите мне обязательно! Кто из общих знакомых в городе? Что в Детиздате?»

Я писал Константину Ильичу несколько раз, но не получил ответа. Много позже я узнал от его матери, что он погиб во время атаки у деревни Иваньево, на дальних подступах к Москве. Он не воспользовался относительной безопасностью, которую давало ему положение переводчика при штабе. Он был человеком высокого долга, а долгом своим он считал защиту Родины с оружием в руках на самом трудном и опасном месте.

Д. Арманд

ЗА ТРИ МОРЯ. ПУТЕШЕСТВИЕ АФАНАСИЯ НИКИТИНА

К Каспийскому морю

Вниз по Волге

Разукрашенный коврами корабль плыл вниз по Волге. Шемаханский5
Шемаха? – в IX–XVI вв. столица Ширвана, феодального государства, которое располагалось на территории современного Азербайджана.

Посол Асан-бек, ездивший в Москву к великому князю Ивану Васильевичу, возвращался на родину.

За кораблем на двух ладьях плыли русские и бухарские6
Бухара? – город в Средней Азии (совр. Узбекистан).

Купцы.

Стояла осень 1466 года.

В то время Волга принадлежала русским только в ее верхнем течении. За Нижним Новгородом, от реки Ветлуги, начинались татарские земли, которыми владел казанский хан. Недалеко от устья Волги находилось другое большое татарское ханство – Астраханское. Между границами Казанского и Астраханского ханств, на левом берегу Волги, кочевала сильная Ногайская Орда.

Татары время от времени делали набеги на русские земли. Когда военных действий не было, татарские купцы ездили на Русь, а русские – в Казань и Астрахань.

Эти путешествия русских купцов были очень опасны. Татары за право торговли брали с них большую пошлину7
По?шлина – денежный сбор.

И подарки. Страшны были и разбойничьи шайки. Поэтому купцы и другие путники старались примкнуть к какому-нибудь каравану, лучше всего к посольскому: с послом странствовать и безопаснее, и выгоднее.

Но лишь самые храбрые и бывалые купцы отважились плыть с шемаханским послом вниз по Волге и по Каспийскому морю, мимо татарских земель, в далекие южные страны.

В этот раз в караване были и москвичи, и нижегородцы, и тверичи.

Главой каравана они выбрали тверского купца Афанасия Никитина. Правда, Афанасий не плавал в Шемаху по Каспийскому морю, но и другие купцы не могли этим похвастаться. Зато он знал грамоту и говорил по-татарски.

Караван подходил к Астрахани.

Справа и слева тянулись низкие берега, поросшие тальником8
Та?льник – невысокая ива, растущая в виде кустарника.

Над которым там и здесь возвышались черные стволы осокорей9
Осоко?рь – разновидность тополя.

Волга, приближаясь к морю, разбегалась на множество рукавов, во всех направлениях пронизывавших низменную болотистую пойму10
По?йма – участок, заливаемый во время половодья.

В половодье превращавшуюся в сплошную «океан-Волгу», а к осени покрывавшуюся сочными лугами. В камышовых зарослях дельты11
Де?льта – устье реки, ее рукава-реки и земли между ними.

Кишмя кишела всякая водная птица, и нетрудно было добыть дичины на ужин. Но в тех же камышах удобно было скрываться и лихим людям, подстерегавшим купеческие караваны. Опасность таилась за каждым поворотом русла.

Жара спала, от реки потянуло прохладой. Корабль шемаханского посла бросил якорь. Тогда и русские подвели свои ладьи к берегу, вытащили их на сырой песок и привязали канатами к прибрежным осокорям.

Солнце закатилось. На шемаханском корабле раздался протяжный и заунывный клич. Он призывал на молитву.

Посол, тучный и рослый старик, писцы, телохранители и слуги его опустились на маленькие молитвенные коврики и стали класть поклоны в ту сторону, где лежал священный город мусульман – Мекка12
Ме?кка – город в Саудовской Аравии.

Потом повар выволок наверх котлы с горячим пловом.

В это время русские уже успели собрать хворост и развести костер. Пока варилась уха и пеклись в золе дикие утки, путники готовились к ночлегу.

Поужинали быстро, но спать еще не хотелось. Днем, когда ладьи, послушные течению и подгоняемые попутным ветром, скользили по пустынной реке, однообразное сверкание воды, томящая жара и тишина навевали дремоту.

Зато прохладными вечерами путники, лежа у костра, долго говорили. Было совсем тихо и темно, только вдали светились огоньки на шемаханском корабле.

У костра рядом с Никитиным сидел худенький и угловатый подросток Юша – подручный13
Подру?чный – помощник.

Старого нижегородского купца Кашкина. Он жадно слушал рассказы о шумных базарах Астрахани и Кафы14
Ка?фа – ныне Феодосия, город в Крыму.

О садах Царь-града15
Царьгра?д – так русские называли Константинополь (теперь Стамбул, столица Турции).

– Одним бы глазком посмотреть на эти дива! – замечтался Юша. – Была бы моя воля – всю землю хоть пешком обошел бы, все бы чудеса повидал!

«Хождение за три моря»

5 ноября 1472 года на берегу Чёрного моря, в городе Кафа - ныне Феодосия - появился загадочный странник. Прибыл он издалека, называл себя - купец Ходжа Юсуф Хоросани, но по-русски говорил чисто, да и сам - вылитый русский, только смуглый от загара. Какие товары привёз он, да и привёз ли, мы не знаем. Только точно известно: самое дорогое, что было при нём, - это листки с таинственными записями, где русские слова идут вперемежку с арабскими и какими-то криптограммами, понятными лишь ему одному…

Долгий путь предстоит ещё страннику - прежде чем попасть в родную Тверь, надо Орду пройти, Литву, Московию. Больной, измученный тяготами и лишениями, добирается он до смоленских земель. Неожиданная смерть обрывает путь загадочного странника. А таинственные листки попадают в Москву, к дьяку Василию Мамырёву, ведавшему казной Московского княжества. Много позже монахи Троице-Сергиева монастыря включили их текст в состав одной из летописей. В начале XIX века историк Н. М. Карамзин обнаружил эти записи в древлехранилище Троице-Сергиевого монастыря. Прочитал и был поражён:

«Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описаний европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века… В то время, как Васко да Гама единственно мыслил о возможности найти путь от Африки к Индостану, наш тверитянин уже купечествовал на берегу Малабара…»

Благодаря Карамзину и трудам историков последующих лет «Хожение» Афанасия Никитина стало известно всему миру. Написанное живым, взволнованным, страстным языком, оно представляет собой документ во многом запутанный, странный, полный загадок. На каком языке написано «Хожение»? На русском? Но тут же, рядом с русскими словами, Афанасий Никитин пишет: «В Индее же какъпа чектуръ а учюсьдерь: секишь илирсень ики жител; акичаны ила атарсын алты жетел берь; булара достуръ. А куль коравашь учюзь чяр фуна хубъ, беш фуна хубе сиа; капъкара амьчюкь кичи хошь». Как считают историки, местами это слова восточных языков (которыми Афанасий, по-видимому, владел) - персидского, арабского, татарского, староузбекского, местами - тайнопись, которой Никитин зашифровывает свои записи. Для чего?

Никитин прекрасно разбирается в христианском и мусульманском календаре. Он следит за звёздным небом, словно опытный кормчий: «Во Индеи же бесерменьской, в великом Бедери, смотрил есми на Великую ночь на Великий же день - волосаны да кола в зорю вошъли, а лось головою стоит на восток». Волосаны и Кола - это Плеяды и Орион, а Лось - Большая Медведица. Причём, заметьте, что созвездия эти ему знакомы давно, до странствия по Индии. Он употребляет их северные, бытовавшие в Твери названия.

А с какой точностью отмечает он свой путь! «Каждый день встречалось по три города, а в другой и по четыре; от Чаула до Джунира 20 ковов (Афанасий в „кове“ считает по десять вёрст), а от Джунира до Бидара 40 ковов, а от Бидара до Кулунгира 9 ковов…»

В дорогу он взял много книг и часто потом сожалел об их утрате. «Со мной нет ничего, никакой книги, а книги мы взяли с собой из Руси, но когда меня пограбили, то захватили и их».

Так вот какой странник отправился в путь! Образованный, знающий многие восточные языки. Но, может быть, средневековый купец, особенно - волжский купец, и должен был быть таким? Он же посредник между Востоком и Западом, причём является таковым в течение нескольких сот лет, ещё задолго до владычества Орды, да и при нём - тоже! Когда-то, во времена расцвета Хазарии, по Волге ходили купцы - варяги-русы, которых видел и описал Ал-Гарнати. А после крушения Хазарии и Болгарии, со становлением на Волге Ростово-Суздальской Руси купца-варяга или варяжского руса постепенно вытеснил этакий «универсальный» тип купца, одинаково свободно чувствовавшего себя в любой языковой и религиозной среде.

Год 1466-й. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», - сообщает летопись. «Пошёл на Углич, а с Углича на Кострому, к князю Александру с грамотой великого князя, и отпустил меня свободно. Также свободно пропустили меня и на Плёсо в Нижний Новгород… Проехали свободно Казань, Орду, Услан, Сарай…» - пишет Никитин.

«Поехали мимо Астрахани… Царь нас увидел, а татары кричали нам: „Не бегите!“ Судно наше малое остановилось… они взяли его и тотчас разграбили; а моя вся поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги… Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными». Просили купцы помощи у каспийских князей, били челом самому ширваншаху, чтобы он пожаловал чем дойти до Руси. «И он не дал нам ничего».

Что же решают ограбленные купцы?

«Заплакав, разошлись, кто куда: у кого было что на Руси, тот пошёл на Русь; а кто был должен там, тот пошёл, куда глаза глядят; другие же остались в Шемахе, а иные пошли работать в Баку».

Вот тут бы, казалось, Афанасий должен был поразмыслить, что ему делать дальше. Но нет! Для него нет дороги назад:

«А я пошёл в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошёл за море».

За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?!

Весной 1468 года Афанасий Никитин пришёл в Персидскую землю: «Из Рея пошёл в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».

Красивы и богаты персидские города. Всё здесь есть - китайские шелка, индийские шали, дорогое оружие, украшенное каменьями, золото и серебро. Со всего света съезжаются сюда купцы - продавать и покупать. Но для Афанасия Никитина персидские земли, по-видимому, не представляли особого интереса. Ещё целый год странствий - и всего три строчки в листках: «А из Йезда пошёл к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот…» Ну, что торговать нечем - это понятно, ограблен купец в начале пути. Но что тогда он делал в Персии целых два года? Может быть, бродя из города в город, искал знакомых купцов? Или он, как считают многие исследователи, принял в Персии ислам и пошёл дальше по белу свету уже не русский купец Афанасий Никитин, а Ходжа Юсуф Хоросани - купец из Хоросана? В записях Никитина нет никаких сведений о Хоросане и о том, каким образом он стал Ходжой Юсуфом - только перечисления городов, где он побывал. И лишь «в стране Индейской» начинается описательная часть: по-видимому, он у цели. «И привёз я, грешный, жеребца в Индийскую землю; дошёл же до Джунира благодаря Бога здоровым, - стоило мне это сто рублей».

Откуда взялся у ограбленного до нитки Афанасия жеребец, стоивший на Востоке бешеные деньги, и сто рублей? Откуда деньги на переезды, жильё, пищу, покупки? Ведь не нищим ходит по Индии Никитин! Только на жеребца «извёл 68 футунов, кормил его год», пока не продал в Бидаре. Футун - золотая монета, а 68 футунов - целое состояние. Может быть, «одарили» тверского купца хоросанские купцы-мусульмане? Во всяком случае, «чудо господне», которое случилось с ним в Индии, в городе Джунире, произошло тоже благодаря заступничеству мусульман:

«Хан взял у меня жеребца. Когда же он узнал, что я не басурманин, а русский, то сказал: „И жеребца отдам, и тысячу золотых дам, только прими нашу веру…“»

Нет, похоже, в Персии Никитин всё-таки не принимал ислам, хотя внутренне готов был к этому: «Кто по многим землям много плавает, тот во многие грехи впадает и лишает себя веры христианской…» Однако из текста «Хожения», несомненно, следует, что по крайней мере к концу путешествия Никитин уже придерживался какой-то совершенно непонятной веры, хотя родился и жил в Твери, то бишь в православной Руси. Имеется в виду молитва, которой оканчивается его книга. По-русски в ней звучит только первая фраза: «Милостию божию придох ж три моря…», дальше идут написанные кириллицей аяты (стихи) из разных сур Корана, а перед ними - такой арабский текст: «Нет бога кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного, а Иисус - Дух Аллахов…» Он тоже, как и суры, записан кириллицей. Ясно, что это молитва, более того - символ веры. Но чей? Мусульманина? Христианина? Непонятно! Впрочем, Никитин честно предупреждает своих читателей: «Братья русские, если кто хочет пойти в Индейскую землю - оставь веру свою на Руси, и прославляй Махмета (пророка Мухаммеда. - Примеч. авт. )… А правую веру Бог ведает, правая вера - единого Бога знать, имя его призывать на всяком месте». Какая необычная для Средних веков широта взгляда!

С какой же целью всё-таки ходил в Индию Афанасий Никитин?

Русь знала об Индии и до путешествия Никитина. Читали тогда и «Александрию», рассказывающую о походе Александра Македонского на Восток, переписывались и пересказывались «Сказания об Индейском царстве». Ценилась на Руси и «Христианская топография» византийского путешественника VI века Космы Индикоплова. Индия слыла страной несметных сокровищ, охраняемых сказочными существами. «Есть тут люди псоглавые, у всякого шесть рук и шесть ног…» «Единорожец, копая землю, гром производит…» «В Океан-море чудовища людей подстерегают, нападают на корабли». И в эту таинственную, полусказочную страну отправился от берегов Персии на таве - небольшом торговом судне - хоросанский торговец Ходжа Юсуф, он же тверской купец Афанасий Никитин… Все без исключения исследователи «Хожения за три моря» отмечают «поразительную точность собираемых сведений, отличную от всех трудов европейских путешественников». Вот Индия, увиденная его глазами, глазами жителя Твери XV столетия:

«Люди ходят нагие, не покрывая ни головы, ни груди, волосы заплетают в одну косу. Князь их носит покрывало на голове и на бёдрах; бояре ходят с фатой на плече, а другой на бёдрах; слуги княжеские с фатой на бёдрах, со щитом и мечом в руках, а иные с копьями, с ножами или с луками и стрелами. Жёнки не покрывают волос, ходят с голыми грудями, все голы, босы и черны…

…У них пашут и сеют пшеницу, рис, горох и всё съестное. Вино же у них приготовляют в больших орехах кокосовой пальмы. Коней кормят горохом. В Индейской земле кони не родятся; здесь родятся волы и буйволы. На них ездят и товар иногда возят - всё делают…»

Но вот и странная запись:

«Меня обманули псы-бусурмане: они говорили про множество товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли».

Какой товар для своей земли он ищет? Что нужно ему в богатой Индии? Есть здесь и ткани, есть и перец и краска. Вот Ормуз - великая торговая гавань. Люди со всего света бывают здесь. Всё, что на свете родится, в Ормузе есть. Вот «Камбай - пристань всему Индейскому океану», и товар в нём любой - и грубая шерстяная ткань, и краска индиго, и лакх, и сердолик, и гвоздика. «А в Каликуте - пройти его не дай Бог никакому судну! А родится в нём перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье. И всё в нём дёшево…»

Всё дёшево, всё редкость - это ли не клад для купца?! А он твердит - обманули псы-басурмане… Ему нужен «особый товар». Только с ним может вернуться Афанасий в Тверь. Или - другой вариант - не привозить этот товар, а всё выведать про него, узнать пути к нему, способы доставки… Но нет нигде нужного «товара», и Афанасий в отчаянии решает возвращаться назад: «В пятый же день Пасхи надумал я идти на Русь».

Весной 1471 года, после пяти лет «хожения» и, очевидно, не найдя желаемого, отправляется Афанасий Никитин в обратный путь. Но возвращается он не знакомым уже путём, а вслед за войском Делийского султаната идёт в соседнее княжество Виджаянагар, которое ведёт войну против мусульман.

Царям Виджаянагара принадлежала большая часть полуострова Индостан, от Малабарского до Коромандельского берега. Здесь, в самом сердце Индии, неподалёку от Виджаянагара, в недоступных горах находились алмазные копи Голконды…

Вот она, эта запись в листках Афанасия: «И пошёл я в Коилконду, где базар весьма большой».

Голконда - неприступная крепость, окружённая 11-километровой стеной, была построена ещё в начале XII века, когда здесь правила воинственная династия Какатиа. Спустя два века, после длительных войн, к власти пришла исламская династия Бахманидов. Тогда и появились в крепости мечети, минареты. Во времена странствия Афанасия Никитина она была уже столицей могучего княжества. Земли её простирались от гор до океана, легенды об её сокровищах разносились по всему свету.

«Нельзя описать царства сего и всех его чудес, - говорилось в „Сказании об Индийском царстве“. - Во дворце много золотых и серебряных палат, украшенных, как небо звёздами, драгоценными каменьями и жемчугом. И на каждом столпе - по драгоценному камню-карбункулу, господину всем камням, светящемуся в ночи. А родятся те камни в головах змей, слонов и гор…»

Все знаменитые алмазы Индии - «Кох-и-Нур», «Шах Акбар», «Тадж-э-Мах» - добыты в копях Голконды. Алмазоносные районы располагались к востоку от плато Декан и на юге, близ реки Кистны. Сама же крепость Голконда была рынком, где продавались алмазы.

«Да около родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты, смола, хрусталь, наждак… В Пегу же пристань немалая, и живут в нём все индийские дервиши. А родятся в нём драгоценные камни, рубин, яхонт. Продают эти камни дервиши… Мачин и Чин от Бидара четыре месяца идти морем. А делают там жемчуг высшего качества, и всё дёшево… В Райчуре же родится алмаз… Почку алмаза продают по пять рублей, а очень хорошего - по десять рублей; почка же нового алмаза только пять кеней (мелкая монета), черноватого цвета - от четырёх до шести кеней, а белый алмаз - одна деньга. Родится алмаз в каменной горе; и продают ту каменную гору, если алмаз новой копи, то по две тысячи золотых фунтов, если же алмаз старой копи, то продают по десять тысяч золотых фунтов за локоть».

Алмазы! Может быть, именно это интересовало Афанасия Никитина в Индии?

«Некоторые возят товар морем, иные же не платят за него пошлин. Но нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлина большая, да и разбойников на море много…» Может быть, поэтому так точно отмечает все сухопутные расстояния от города до города, измеряет все дороги Афанасий Никитин, чтобы, пользуясь поддержкой хоросанских купцов, везти драгоценный товар сушей, через Персию?

Вёз ли Афанасий в Тверь камни или не вёз, но он, похоже, всё выведал о них. Дальнейшие записи Никитина кратки: «В пятый же Великий день надумал я пойти на Русь». От Голконды он пошёл к Гульбарге, потом к Сури, и так до самого моря, к Дабулу, пристани океана Индийского. Он прекрасно знает все дороги, которые ведут на Русь. Но он теперь и знает, что творится на этих дорогах: «На Хорасан пути нет, и на Чагатай пути нет, и на Бахрейн пути нет, и на Йезд пути нет. Везде происходит мятеж. Князей везде прогнали». Остаётся один путь: самый тяжёлый, самый опасный - через Индийское море. На каждом шагу странника ожидают опасности. Жестокий шторм относит его к побережью Африки. Весной 1472 года, после шести лет странствий, Афанасий приходит в порт Ормуз, а к осени, к октябрю, без особых приключений добирается до Трапезунда на южном побережье Чёрного моря.

«Долго ветер встречал нас злой и долго не давал нам по морю идти… Божией милостью пришёл я в Кафу». Все моря далёкие, все страны неведомые остались позади.

Всё, что мы знаем о дальнейшей судьбе странника, взято из скупых строк единственного источника - Софийской летописи:

«Сказывают, что-де - и Смоленска не дошед умер. А писание то своею рукою написал, иже его руки тетради и привезли гости Мамырёву Василью к дьяку великого князя в Москву», - записано в 1475 году.

Каким путём возвращался в родную Тверь Афанасий Никитин? Почему перестал вести записи? Вёз ли он «товар»? Умер ли он своею смертью? Многое могли бы поведать «гости», принёсшие в Посольский приказ тетради странника, но о них летописи молчат. А тут ещё выяснилось, что даты «хожения» Афанасия Никитина по неведомым землям отмечались им по мусульманским праздникам. И все даты были неправильны, а нужно было считать пути по лунному календарю!

Своей точной и разносторонней наблюдательностью записки Афанасия Никитина выделяются среди других европейских географических сочинений XV–XVI веков. Выдающийся востоковед И. П. Минаев, рассматривая труд Никитина, находит в нём «не один драгоценный факт, важный для понимания староиндийской жизни и просмотренный его современниками, заходившими в Индию». А сколько ещё загадок таит текст знаменитого «Хожения»…

Из книги 100 великих загадок природы автора

ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДЕ Очень немногие существа способны на такое биомеханическое чудо: ходить по воде.Насекомое, известное как водомерка, скользит по поверхности прудов и рек, а ящерица-василиск в Центральной Америке может вставать в воде на задние лапки и так пробегать

Из книги Большая Советская Энциклопедия (ХО) автора БСЭ

Из книги Тайны древних цивилизаций автора Торп Ник

Из книги Новейшая книга фактов. Том 1 [Астрономия и астрофизика. География и другие науки о Земле. Биология и медицина] автора

Из книги Основы дрессировки служебных собак автора Синельщиков С

Из книги Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений автора Серов Вадим Васильевич

Из книги Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XX века автора Новиков В И

Из книги 3333 каверзных вопроса и ответа автора Кондрашов Анатолий Павлович

Хождение в народ Движение среди русской студенческой молодежи в 70-е гг. XIX в.В те годы в молодежной среде значительно вырос интерес к высшему образованию, особенно к естественным наукам. Но осенью 1861 г. правительство повысило плату за обучение, запретило студенческие

Из книги Я познаю мир. Авиация и воздухоплавание автора Зигуненко Станислав Николаевич

Хождение по мукам Выражение, известное еще в Древней Руси XII в. по широко известному сказанию «Хождение Богородицы по мукам», которое представляет собою перевод с греческого оригинала.В советское время выражение обрело вторую жизнь после выхода в свет трилогии А. Н.

Из книги Новейшая книга фактов. Том 1. Астрономия и астрофизика. География и другие науки о Земле. Биология и медицина автора Кондрашов Анатолий Павлович

Хождение по мукам Трилогия(Кн. 1-я - 1922; кн. 2-я - 1927–1928; кн. 3-я - 1940–1941)Книга первая. СЕСТРЫНачало 1914 г. Петербург, «замученный бессонными ночами, оглушающий тоску свою вином, золотом, безлюбой любовью, надрывающими и бессильно-чувственными звуками танго - предсмертного

Из книги 100 великих тайн Востока [с иллюстрациями] автора Непомнящий Николай Николаевич

За какие «три моря» совершил свое «хождение» тверской купец Афанасий Никитин? В 1466–1472 годах тверской купец Афанасий Никитин совершил путешествие в Персию и Индию, которое отразил в своем произведении «Хождение за три моря». В этой первой в средневековой Европе книге,

Из книги Кто есть кто в мире открытий и изобретений автора Ситников Виталий Павлович

Хождение на звук Однако не думайте, что, получив в свое распоряжение более-менее надежные реактивные двигатели, конструкторы раз и навсегда решили все свои проблемы. С разработкой каждого нового двигателя его создателям приходится как бы вкратце проходить всю историю

Из книги Кто есть кто в истории России автора Ситников Виталий Павлович

Из книги автора

Из книги автора

Кто первым совершил «Хождение за три моря»? В 1466 году посольство персидского шаха Ширвана возвращалось из Москвы в Баку. С ним отправилась небольшая группа московских купцов, в которую входил и Афанасий Никитин. Он был родом из Твери, которая тогда была большим торговым

Из книги автора

Кто первым совершил «хождение за три моря»? В 1466 году посольство персидского шаха Ширвана возвращалось из Москвы в Баку. С ним отправилась небольшая группа московских купцов, в которую вошел и Афанасий Никитин. Он был родом из Твери, которая тогда была большим торговым

Русский путешественник Афанасий Никитин – загадочная фигура. Древнерусский оригинальный текст его «Хожения за три моря» написан на четырех языках, а заканчивает свой путевой дневник Никитин молитвой Аллаху.

Русский первопроходец

Великие географические открытия XVI века – не история лишь европейских достижений. Русские путешественники в XV веке находили пути в Сибирь и Персию, а иные – мечтали о сказочной Индии, стране огромных богатств и фантастических монстров. В 1466 году тверскому купцу Афанасию Никитину удалось попасть в Индию из Москвы кратчайшим путем, опередив попытки Христофора Колумба отыскать морской путь и настоящее открытие морского пути в Индию Васко да Гама в 1498-1502 гг. Наибольший интерес представляют путевые записки Никитина, подробно описывающие не только его путь, но и быт и воззрения встреченных им в Индии людей.

Выехав из столицы вместе с русским посольством, Афанасий Никитин добрался по Волге до Астрахани. Купцу с самого начала не сильно везло – один его корабль потонул во время бури в Каспийском море, другой захватили разбойники, похитившие товары. Неутомимый и неунывающий путник, не взирая на потери добрался до Дербента, оттуда – в Персию, а далее – морским путем в Индию. В сказочной стране Афанасий Никитин пробыл целых три года, но так и не смог вернуться обратно – в 1472 году на пути к Смоленску он умер. Однако его история продолжала жить – были найдены и переданы летописцам записки Никитина, названные «Хожением за три моря».

Хожение за три моря

Афанасию Никитину удалось очень подробно описать быт жителей Индии и подметить особенные черты народ, доселе неизвестного на Руси. Купец удивлялся тому, что индийцы ходят по улице голые, даже женщины, а князь – лишь с покрывалом на бедрах и голове: «люди ходят все наги, а голова не покрыта, а груди голы, а власы в одну косу заплетены, а все ходят брюхаты, а дети родятся на всякый год, а детей у них много». Афанасий Никитин подробно описывал роскошь двора бедерского султана, при котором ему удалось пожить: «выехал султан на теферич, ино с ним 20 возыров великых, да триста слонов наряженых в доспесех булатных да з городки, да и городкы окованы. Да на салтане кавтан весь сажен яхонты, да на шапке чичяк олмаз великый, да саадак золот сь яхонты, да три сабли на нем золотом окованы, да седло золото, да снасть золота, да все золото».
Описал Никитин и индийские религиозные обычаи: весьма известен эпизод «Хожения», в котором, во время странствия по Индии, Афанасий Никитин решает продать жеребца чунерскому хану. После того, как хан узнает, что Никитин – русский, он угрозами заставляет его принять ислам: «А в том в Чюнере хан у меня взял жеребца, а уведал, что яз не бесерменянин - русин. И он молвит: «Жеребца дам да тысящу златых дам, а стань в веру нашу - в Махметдени; а не станеш в веру нашу, в Махматдени, и жеребца возму и тысячю златых на голове твоей возму». Благодаря случайно проезжавшему мимо прохожему, заступившемуся за Афанасия, купца в мусульманскую веру «не поставили».

Принял ислам?

Впрочем, факт, неоспоримый для советской науки – Афанасий Никитин своей веры не оставил и «любил Русскую землю», как писал академик Д.С. Лихачев, занимавшийся переизданием «Хожения», в современными историками не раз подвергался сомнению. Первые сомнения касательно смены вероисповедания Никитина могли возникнуть уже у тех, кто читал оригинальный текст, изданный при хрущевской политики дружбы с Индией в 1960 году. В этом издании можно было встретить явно мусульманского происхождения пассажи: «Милостиею Божиею преидох же три моря. Дигерь Худо доно, Олло перводигерь дано. Аминь! Смилна рахмам рагим. Олло акьбирь, акши Худо, илелло акшь Ходо». Никитинский «Олло акьберь» (Аллах акбар) заставляет задуматься о том, насколько путешественник был искренен со своими будущими читателями, упоминая о своем «спасении» от «веры бесерменской».

Помимо арабских слов, в тексте Никитина встречаются персидские и тюркские слова. Скорее всего, с помощью незнакомых большинству населения Руси языков, купец хотел скрыть интимную информацию от нечаянного читателя: например, на тюркском Афанасий Никитин пишет, сколько денег нужно платить индийским «гулящим женщинам».

Исламский код

Очень часто исследователи «забывали» о немаловажном, но будто бы вскользь упомянутом Никитиным факте: купец, собираясь возвращаться домой, пишет: «А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским постом)». В оригинале эта фраза звучит как «А иду я на Русь, кетъмышьтыр имень, уручь тутътым». Возможно, с помощью иноязычных заимствований Никитин пытался скрыть свою тайну: он все же принял, пусть и против своей воли, ислам. В пользу принятия Афанасием Никитиным ислама говорят и многочисленные упоминания на страницах «Хожения» Аллаха: в русском переводе 1986 года этого слова уже не найти – его везде заменили на «Господь», чтобы отсечь ненужные официальной истории разночтения. За Никитина-мусульманина высказывается историк П.В. Алексеев, а также западные ученые Г. Д. Ленхофф и Дж. Б. Мартин, считающие, что первоначально Никитин только формально перешел в ислам, в душе оставшись православным, однако позже он принял мусульманское имя, стал соблюдать исламские праздники и посты, молиться Аллаху.

К концу путешествия, как считают Ленхофф и Мартин, «Афанасий Никитин перешел в лагерь ислама». Против этого свидетельствует историк Я.С. Лурье, подмечая, что, хотя Афанасий Никитин, видимо, и не являлся православным, с помощью арабских и тюркских слов купец, вероятно, лишь пытался скрыть «мусульманские молитвы, замечания, сомнительные с точки зрения христианской морали, которые могли принести ему неприятности на Руси». Никитин, как считает Лурье, не мог принять ислам, так как для этого ему нужно было совершить обрезание, что закрыло бы ему путь на родину. Однако эта точка зрения, показывающая русского купца своего рода космополитом и теистом, не объясняет, почему Никитин заканчивает свое «Хожение» - почти личный дневник - молитвой из Корана и перечислением имен Аллаха.

Несмотря на разногласие среди ученых касательно вероисповедания Никитина, самым удивительным фактом, который выяснился в ходе их споров, стал необычайный для своего времени подход Никитина к религии. Воспитанный в ортодоксальной среде, но веротерпимый купец, приехав в другую страну, смог не только примириться с чужими религиями, но и принять их и извлечь самые главные идеи, содержащиеся как в православии, так и в исламе – монотеистические идеалы добра и любви.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Как снять венец безбрачия молитвой Заклинания от венца безбрачия ;
• Авансовый отчет: что можно принять к учету, образец заполнения, основные проводки Унифицированная форма n ао 1 авансовый отчет ;
• Национальная кухня. Застолье. Русская традиционная кухня Сообщение о народном блюде ;
• Классификация ОС (основных средств) по амортизационным группам ;
• Растущая (молодая) Луна: характеристика, влияние и советы ;
• Какие слова называются общеупотребительными в русском языке ;
• Как сделать яблочный квас в домашних условиях Как приготовить яблочный квас без дрожжей ;
• Молитва по соглашению дома ;