Истории войны: Питались тем, что можно было найти под ногами. Подвиг тыла во время великой отечественной войны и нелегкая женская ноша Как жили во время войны 1941 1945

22 июня 1941 года для основной части людей начиналось как обычный день. Они даже не знали, что в скором времени уже не будет этого счастья, а у детей, которые родились или будут рождены с 1928 по 1945 годы, украдут детство. Страдали на войне дети не меньше, чем взрослые. Великая Отечественная война навсегда изменила их жизнь.

Дети на войне. Дети, разучившиеся плакать

На войне дети разучились плакать. Если они попадали к фашистам, то быстро понимали, что плакать нельзя, иначе застрелят. Их называют «дети войны» не по причине даты их рождения. Война их воспитала. Им пришлось увидеть настоящий ужас. Например, часто фашисты стреляли в детей просто для забавы. Они это делали только для того, чтобы посмотреть, как те в ужасе разбегаются.

Могли и выбрать живую мишень просто для того, чтобы поупражняться в меткости. Дети же не могут тяжело работать в лагере, значит, их можно безнаказанно убивать. Так думали фашисты. Впрочем, иногда в концлагерях находилась работа для детей. К примеру, они часто были донорами крови для солдат армии Третьего рейха… Или их могли заставить убирать пепел из крематория и зашивать его в мешки, чтобы потом удобрять землю.

Дети, которые были никому не нужны

Нельзя поверить, что работать в лагеря уезжали по доброй воле. Эту «добрую волю» олицетворяло дуло автомата в спину. Пригодных и непригодных для работы фашисты «сортировали» очень цинично. Если ребенок дотягивался до отметки на стене барака, то он был годен работать, служить «Великой Германии». Не дотягивался - отправляли в газовую камеру. Малыши не были нужны Третьему рейху, поэтому участь у них была только одна. Впрочем, и дома далеко не всех ждала счастливая судьба. Очень многие дети на Великой Отечественной войне потеряли всех своих родных людей. То есть на Родине их ждал только детский дом и полуголодная юность во время послевоенной разрухи.

Дети, воспитанные трудом и настоящей доблестью

Очень многие дети уже в 12 лет вставали к станкам на фабриках и заводах, работали на стройках наравне со взрослыми. Из-за далеко не по-детски тяжелого труда они рано взрослели и заменяли своим братьям и сестрам погибших родителей. Именно дети на войне 1941-1945 гг. помогали держать на плаву, а затем восстановить хозяйство страны. Говорят, что на войне детей не бывает. Это на самом деле так. На войне они работали и сражались наравне со взрослыми, как в действующей армии и тылу, так и в партизанских отрядах.

Было обычным делом, что многие подростки прибавляли себе год-два и уходили на фронт. Многие из них ценой своей жизни собирали оставшиеся после боев патроны, пулеметы, гранаты, винтовки и другое оружие, а затем передавали их партизанам. Многие занимались партизанской разведкой, работали связными в отрядах народных мстителей. Они помогали нашим подпольщикам устраивать побеги военнопленных, спасали раненых, поджигали немецкие склады с оружием и продовольствием. Что интересно, на войне воевали не только мальчики. Девочки это делали с не меньшим героизмом. Особенно много таких девочек было в Белоруссии… Смелость, этих детей, способность к самопожертвованию ради только одной цели, внесли огромный вклад в общую Победу. Всё это так, но эти дети гибли десятками тысяч… Официально в нашей стране на этой войне погибло 27 миллионов человек. Военнослужащих из них - лишь 10 миллионов. Остальные - мирные жители, в основном Дети, погибшие на войне… Их число невозможно посчитать точно.

Дети, которые очень хотели помочь фронту

С первых дней войны дети хотели всеми возможными способами помочь взрослым. Они строили укрепления, собирали металлолом и лекарственные растения, принимали участие в сборе вещей для армии. Как уже было сказано, дети сутками трудились на заводах взамен отцов и старших братьев, ушедших на фронт. Они собирали противогазы, делали дымовые шашки, взрыватели для мин, запалы для В школьных мастерских, в которых до войны у девочек проходили уроки труда, они теперь шили белье и гимнастерки для армии. Вязали и теплые вещи - носки, варежки, шили кисеты для табака. Дети помогали и раненым в госпиталях. Кроме того, они писали под их диктовку письма для родных и даже ставили концерты и спектакли, которые вызывали улыбку у взрослых мужчин, измученных войной. Подвиги совершаются не только в боях. Всё вышеперечисленное - это тоже подвиги детей на войне. А голод, холод и болезни в два счета расправлялись с их жизнями, которые еще не успели толком начаться….

Сыны полка

Очень часто на войне, наравне со взрослыми, воевали подростки 13-15 лет. Это не было чем-то очень уж удивительным, т. к. в русской армии с давних времен служили сыны полка. Чаще всего это был юный барабанщик или юнга. На Великой обычно были дети, лишившиеся своих родителей, убитых немцами либо угнанных в концлагеря. Это было лучшим вариантом для них, т. к. остаться одному в оккупированном городе было самым ужасным. Ребенку в такой ситуации грозила только голодная смерть. Кроме того, фашисты иногда забавлялись и кидали голодным детям кусок хлеба… А потом стреляли очередью из автомата. Именно поэтому части Красной Армии, если проходили по таким территориям, очень чутко относились к таким детям и нередко забирали их с собой. Как упоминает маршал Баграмян, часто смелость и изобретательность сыновей полка поражала даже бывалых солдат.

Подвиги детей на войне заслуживают не меньшего уважения, чем подвиги взрослых. По информации Центрального архива министерства обороны России, в рядах армии во время Великой Отечественной войны сражалось 3500 детей, чей возраст составлял меньше 16 лет. Впрочем, эти данные не могут быть точными, т. к. в них не учитывались юные герои из партизанских отрядов. Пятеро были удостоены высшей воинской награды. О троих из них мы поговорим подробнее, хотя это были далеко не все, особо отличившиеся на войне дети-герои, которые заслуживают упоминания.

Валя Котик

14-летний Валя Котик был партизаном-разведчиком в отряде имени Кармелюка. Он - самый юный герой СССР. Он выполнял поручения Шепетовской военной организации по разведке. Его первым заданием (и он его успешно выполнил) было ликвидировать отряд полевой жандармерии. Это задание было далеко не последним. Валя Котик погиб в 1944 году, через 5 дней после того, как ему исполнилось 14.

Леня Голиков

16-летний Леня Голиков был разведчиком Четвертой Ленинградской партизанской бригады. С началом войны он ушел в партизаны. Худенький Леня выглядел даже младше своих 14 лет (именно столько ему было во время начала войны). Он под видом нищего обходил деревни и передавал важные сведения партизанам. Леня участвовал в 27 боях, подрывал автомашины с боеприпасами и более десятка мостов. В 1943 его отряд не смог выбраться из окружения. Выжить удалось немногим. Лени среди них не было.

Зина Портнова

17-летняя Зина Портнова была разведчицей партизанского отряда имени Ворошилова на территории Белоруссии. Также она была членом подпольной комсомольско-молодежной организации «Юные мстители». В 1943 году ей поручили выяснить причины развала этой организации и наладить связь с подпольем. По возвращении в отряд ее арестовали немцы. Во время одного из допросов она схватила пистолет фашистского следователя и застрелила его и еще двоих фашистов. Она пыталась бежать, но ее схватили.

Как упоминается в книге «Зина Портнова» писателя Василия Смирнова, девочку пытали жестко и изощренно, чтобы она назвала имена других подпольщиков, но она была непоколебима. За это фашисты называли ее в своих протоколах «советской бандиткой». В 1944 году ее расстреляли.

Введение

Заключение

Приложение

В 1945 году в истории нашей многострадальной страны открылась новая глава - сколь трагичная столько же и героическая. Фашизм долгие годы копивший силы нанес удар по людям Союза Советских Социалистических Республик. Сегодня мы знаем, что это была роковая ошибка руководства фашистской Германии и ее пособников. Эта ошибка станет для них в прямом смысле фатальной. Мы знаем и то, кто смог своими подвигами обеспечить победу над врагами. Многие советские солдаты сложили свои головы в этой жестокой, безжалостной борьбе.

Но за счет чего СССР, считавшийся тогда европейцами отстающей в уровне развития страной, смог сделать это? Во многом за счет обычных советских солдат, из которых состояла армия. Именно они грудью отстояли нашу страну. Но что может противопоставить врагу солдат не экипированный, не вооруженный, голодный - только свою силу воли. Сила воли играет огромную роль, но она не единственный фактор победы. Для армии необходимо стабильное снабжение. Такое снабжение в годы ВОВ обеспечивали все жители тыловых районов. Именно о них, о том, как они жили, как трудились, пойдет дальше рассказ. Этот рассказ о жителях одного села, которое известно сейчас под названием Речное, а составлен он на основе воспоминаний людей живших в нем в то время.

Актуальность работы:

Цель работы:

Задачи:

Объект исследования:

Предмет исследования:

Гипотеза исследования:

База исследования: школьная библиотека, сельская библиотека с. Речное, информационные ресурсы

Структура и объем работы:

К началу XX века село было гораздо больше, чем современные его размеры. К началу революции 1917 года в селе было 526 дворов. В каждом дворе жила семья. Тогда на семью смотрели как на отдельную трудовую бригаду и соответственно чем больше семья, тем больше она сможет обработать земли в полях и огородах, больше накосить сена для скота, лучше подготовиться к зиме и т. п. Поэтому количество детей не редко достигало пяти - восьми. Если попытаться вычислить общее количество людей живших в селе, к началу революции, взяв за основу усредненную семью из пяти человек, то в итоге получается, что в селе жило как минимум 2630 человек.

Вот один из эпизодов этого процесса рассказанного Александром Павловичем Меркуловым. В один из дней (к сожалению года он уже не помнит т. к. был еще ребенком) семью должны были прийти раскулачивать. Вроде бы и богатой нашу семью назвать было нельзя. Однако, тогда особо не разбирались, т. к. «сверху» приходил приказ раскулачить определенное количество «кулаков», а кто попадет в их число - не кого не заботило. Самое ценное, что было в доме - это 2 мешка хлеба. Чтобы сохранить хлеб, было решено зарыть его в сугробе (благо на дворе стояла зима). Так и сделали, а на счастье начавшаяся пурга и замела все следы. Благодаря этому пришедшие вечером люди хлеба не нашли, но зато отыскали под полом небольшой отрез ткани. Забрав его, они покинули дом.

Советского правительства не прошла мимо этих мест. В 1939 году церковь была закрыта. Священник - расстрелян. Чтобы такое капитальное здание не пустовало, из церкви сделали зернохранилище.

2 глава «

22 июня 1941 года жизнь в селе, как впрочем, и во всей стране, резко изменилась. Люди по-разному узнавали весть о начале войны. Многие узнали ее, будучи на работах в поле. Реакция была одна - шок. Многие не смогли сдержать слез.

На вспаханных полях сеяли пшеницу, рожь. Был еще и колхозный огород, но его обрабатывать, просто не успевали. Летом женщины и девушки целыми днями под солнцем работали на прополке в поле. Чтобы хоть как-то облегчить им работу десяти - четырнадцатилетние подростки возили для них в бочке воду, которую набирали прямо из реки.

Когда урожай созревал, его убирали опять же вручную. Женщины с серпами в руках сжинали по 35 соток в день каждая. А подростки в лугах собирали осоку, которой вязали снопы. Потом везли снопы на молотилку. А оттуда уже мальчишки везли зерно в мешках по 70-100 килограмм на хранение в бывшую церковь. Причем контроль со стороны госприемки был такой жесткий, что мешки взвешивали сначала возле молотилки, затем парни (12 -14 лет) каждый взваливал по мешку на себя и грузил на телегу. Второй раз взвешивали уже у церкви, куда и относили мешки. Тем, кто пытался укрыть хотя бы несколько колосков и унести домой - грозила тюрьма. Из районного центра присылали специальных уполномоченных (женщин), которые обыскивали женщин работающих в поле, перед тем как они уходили домой. Итогом такого контроля за годы войны стало 5 посаженнных в тюрьму женщин, которые пытались накормить своих детей.

С выплатой налогов связана одна из не многочисленных забавных историй того времени. В селе жила женщина, у которой домашнего скота не было вообще. Какое - то время она разными способами умудрялась платить налоги. Но потом такой возможности больше изыскать не смогла. Ее вызвали в сельсовет, началось обсуждения ее «поведения», а когда слово дошло до нее самой, она вышла и перед людьми спела частушку:

Меня вызвали на суд-

Я стою трясуся.

Присудили сто яиц-

А я не несуся.

В таких условиях тяжело жилось всем, и взрослым и детям, а дети, кроме того, что помогали на работах еще и учились. Сельская школа находилась возле церкви. Это было довольно большое здание. Как и большинство зданий того времени, она была деревянная. Детей тогда было очень много. К примеру, только на одной улице, по подсчетам современников проживало 68 детей. А во всей деревне насчитывалось 12 улиц. В отличии от современной школы тогда даже было по несколько параллельных классов. Школа была учебниками обеспечена, правда, они, конечно, не были новыми. Но ими пользовались очень аккуратно. У кого-то из детей учебники были свои и их передавали от старших братьев или сестер к младшим. А вот с тетрадями и чернилами был хуже. Тетради дети покупали на собственные деньги в Алексеевском или Чистополе. Тем, у кого денег на них совсем не было, школа тетради выдавала. Чернила же дети не покупали, а делали сами. Они соскабливали с печей сажу, а потом смешивали ее с водой. Печки в школе были в каждом классе, а специальный человек за доставку дров. (Дрова возили из лесочка, который находился по соседству с лугами, располагавшимися на залитых, сейчас Камой территориях. В войну эта местность не была затоплена, и там протекало несколько небольших речушек). Но, не смотря на это, в школе все равно зимой было холодно. Зачастую заниматься приходилось прямо в одежде и в варежках. Ситуацию немного облегчало то, что детей в школе кормили - но едой служил жиденький кисель из муки.

Учителями в школе были также в основном женщины. Среди коренных жителей учителями работали и эвакуированные из западных районов страны. Так историк - приехал из Белоруссии. Несколько человек приехали из Москвы. Москвичом был счетовод.

Заключение

В учебниках, по радио и телевидению, мы часто слышим слова благодарности солдатам, защитившим нашу Родину от немецко-фашистских захватчиков. При этом деятельность тыловиков как - то упускается из вида. Эту несправедливость необходимо исправлять. И пусть это рассказ о жизни и деятельности тружеников тыла прольет свет на их, может быть, не столь громкие, но подвиги. Ведь сколько им пришлось пережить, и при этом продолжать кормить и обеспечивать, не только всю страну, а еще и всю армию. Но полностью могут ощутить только те, кто жил в ту суровую пору.

Война тащила за собой

Детей, не ведающих детства,

И женщин с горькою судьбой.

Кто был в окопах, те - герои,

Остановившие фашизм,

Но тыл решительным настроем

Не меньший выдал героизм.

Жива еще в потомках память

Тех героических времен-

Советским труженикам тыла

Низкий наш земной поклон!

приложение1)

На сегодняшний день в нашем селе в живых осталась только одна участница Великой Отечественной войны - Былинцева Евдокия Ивановна, кавалер ордена Отечественной войны II степени.

Мир, завоёванный такой тяжёлой ценой, надо беречь. Сила нашего народа - в его единстве. Мы все - одна большая семья, дети одной страны. И если мы это будем хорошо помнить, то никакой враг нам не страшен.

Просмотр содержимого документа
«"Жизнь селян до и во время Великой Отечественной войны"»

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

Реченская основная общеобразовательная школа

Алекссеевского муниципального района Республики Татарстан

Фестиваль «Любознательные исследователи

окружающего мира»

Лаборатория «Этих лет не смолкнет слава»

Тема: «Жизнь селян

до и во время

Великой Отечественной войны»

Работу выполнила: Сорокина А.С.,

ученица 6 класса

МБОУ Реченской ООШ

Руководитель: Досова Елена Юрьевна

Введение

1глава «Довоенная жизнь селян»

2 глава «Жизнь селян во время Великой Отечественной войны»

Заключение

Список использованной литературы

Приложение

Введение

В 1945 году в истории нашей многострадальной страны открылась новая глава – сколь трагичная столько же и героическая. Фашизм долгие годы копивший силы нанес удар по людям Союза Советских Социалистических Республик. Сегодня мы знаем, что это была роковая ошибка руководства фашистской Германии и ее пособников. Эта ошибка станет для них в прямом смысле фатальной. Мы знаем и то, кто смог своими подвигами обеспечить победу над врагами. Многие советские солдаты сложили свои головы в этой жестокой, безжалостной борьбе.

Не будет преувеличением сказать, что советская Россия приняла на себя основной удар фашистской боевой машины. Но СССР не только не сломился, но остановил противника и впоследствии сыграл решающую роль в его уничтожении.

Но за счет чего СССР, считавшийся тогда европейцами отстающей в уровне развития страной, смог сделать это? Во многом за счет обычных советских солдат, из которых состояла армия. Именно они грудью отстояли нашу страну. Но что может противопоставить врагу солдат не экипированный, не вооруженный, голодный – только свою силу воли. Сила воли играет огромную роль, но она не единственный фактор победы. Для армии необходимо стабильное снабжение. Такое снабжение в годы ВОВ обеспечивали все жители тыловых районов. Именно о них, о том, как они жили, как трудились, пойдет дальше рассказ. Этот рассказ о жителях одного села, которое известно сейчас под названием Речное, а составлен он на основе воспоминаний людей живших в нем в то время.

Актуальность работы: как-то я задумалась над тем, что наш народ в 2015 году будет отмечать юбилей Победы, и пришла к выводу, что в это событие непременно нужно внести свой личный вклад: обратить внимание всех живущих на роль участников «трудового фронта» в Победе советского народа в Великой Отечественной войне.

Цель работы: собрать материалы (устные рассказы очевидцев) о жизни тружеников тыла в годы Великой Отечественной войны, распространение которых будет способствовать развитию интереса к данной теме. Показать через воспоминания участников войны, что уважение к этим людям обязательно должно присутствовать в каждом из нас.

Задачи:

1.Ознакомиться с условиями жизни наших односельчан, бывших детьми в военные годы.

2. Оценить любовь к Родине, упорство в достижении цели, трудолюбие наших односельчан - тружеников тыла.

3. Представить оформленный материал широкому кругу учащихся нашей школы.

Объект исследования: подвиг тружеников тыла в годы Великой Отечественной войны

Предмет исследования: тяжёлые условия жизни, ненормированный рабочий день, героический труд сельских тружеников способствовали победе над врагом.

Гипотеза исследования: распространение материалов, собранных в ходе поисковой работы будет успешным, если материалы будут содержать информацию о людях, проживающих в нашем селе и нашем районе.

База исследования: школьная библиотека, сельская библиотека с. Речное, информационныересурсы

Структура и объем работы: введение, 2 главы, заключение, список литературы, приложение

глава «Довоенная жизнь селян»

К началу XX века село было гораздо больше, чем современные его размеры. К началу революции 1917 года в селе было 526 дворов. В каждом дворе жила семья. Тогда на семью смотрели как на отдельную трудовую бригаду и соответственно чем больше семья, тем больше она сможет обработать земли в полях и огородах, больше накосить сена для скота, лучше подготовиться к зиме и т. п. Поэтому количество детей не редко достигало пяти – восьми. Если попытаться вычислить общее количество людей живших в селе, к началу революции, взяв за основу усредненную семью из пяти человек, то в итоге получается, что в селе жило как минимум 2630 человек.

Но не только количество жителей и домов отличало село от современного. Название так же было другим. Тогда оно называлось Остолопово. Это название сохранилось и до времен Великой Отечественной. Но еще до войны в селе происходило множество событий, о которых необходимо упомянуть, т.к. они являются иллюстрацией процессов, характерных для всей нашей страны.

Если описывать эти события в хронологической последовательности, то начать необходимо с такого горького для всех крестьян явления, как раскулачивание. Крестьянская земля, скот и даже многие личные вещи должны были перейти в общую собственность колхозов. Село Остолопово не стало исключением.

Вот один из эпизодов этого процесса рассказанного Александром Павловичем Меркуловым. В один из дней (к сожалению года он уже не помнит т. к. был еще ребенком) семью должны были прийти раскулачивать. Вроде бы и богатой нашу семью назвать было нельзя. Однако, тогда особо не разбирались, т. к. «сверху» приходил приказ раскулачить определенное количество «кулаков», а кто попадет в их число – не кого не заботило. Самое ценное, что было в доме – это 2 мешка хлеба. Чтобы сохранить хлеб, было решено зарыть его в сугробе (благо на дворе стояла зима). Так и сделали, а на счастье начавшаяся пурга и замела все следы. Благодаря этому пришедшие вечером люди хлеба не нашли, но зато отыскали под полом небольшой отрез ткани. Забрав его, они покинули дом.

Другим эпизодом стало событие, результаты которого жители Остолопово видят ежедневно до сих пор. Село отличается от деревни тем, что в нем есть церковь. В Остолопово такая церковь построенная еще в царские времена, стояла в целости еще довольно долго и после революции. Это самое масштабное строение в селе и до сих пор. Она выстроена из красного кирпича. Снаружи декорирована лепниной. К основному помещению прилегает высокая колокольня, которая в ясную погоду видна как минимум за 6 километров. Но антирелигиозная политика

Советского правительства не прошла мимо этих мест. В 1939 году церковь была закрыта. Священник – расстрелян. Чтобы такое капитальное здание не пустовало, из церкви сделали зернохранилище.

Этот же 1939 год выделился еще тем, что в ноябре этого года началась Советско-финляндская война. А с историей села она была связана следующим образом. После того как с потерпевшей поражение Финляндией был заключен мирный договор, в марте 1940 года, к СССР отошли обширные территории, в том числе на Карельском перешейке. На завоеванные территории стали заселять советских граждан. В числе других туда были отселены и 7 семей из нашего села. Но долго им там прожить не пришлось. Как известно, летом 1941 года началась Ве.ликая Отечественная война. Наступление на СССР велось и с территории Финляндии, и все, кто был переселен на недавно занятые территории, были эвакуированы в тыловые районы страны. Так эти 7 семей вновь вернулись в родное село.

Тем временем война набирала обороты. Страна в срочном порядке направляет все свои силы на организацию обороны.

2 глава «Жизнь селян во время Великой Отечественной войны»

22 июня 1941 года жизнь в селе, как впрочем, и во всей стране, резко изменилась. Люди по-разному узнавали весть о начале войны. Многие узнали ее, будучи на работах в поле. Реакция была одна – шок. Многие не смогли сдержать слез.

Буквально на следующий день в селе начали провожать на войну мужей, отцов, сыновей призванных в армию. Призывали, чуть ли не ежедневно, и каждый день село покидали по 10-15 человек. Многим из них вернуться было не суждено. Вскоре в селе взрослых мужчин почти не осталась. Исключением были лишь старики и подростки. На их плечи и на плечи женщин легли все полевые работы, домашнее хозяйство, ведение административных дел. Даже председателем колхоза (который назывался «Красное прикамье») была женщина. Работы было много. Положение усугублялось тем, что техники в колхозе практически не было. Правда был один или два трактора, но их основной функцией было приведение в движение молотилки. Для распахивания полей их не применяли. Поэтому практически весь труд был ручным. На поле работали все возраста. По - старинке пахали ручным плугом. Зачастую этим занимались дети. Один держал плуг и по мере сил не позволял ему вылезать из земли. А второй тянул за собой запряженную корову или быка, потому что всех лошадей забрали на нужды армии. Заставить корову идти прямо, и не испортить борозду было очень сложно. Кто-то справлялся, кто-то нет. Поэтому качество вспашки было зачастую плохим. Да и много времени на это уходило. Чтобы успеть распахать, как можно больше земли приходилось, даже, работать по ночам. Но и в этом случае много земли оставалось не обработанной.

На вспаханных полях сеяли пшеницу, рожь. Был еще и колхозный огород, но его обрабатывать, просто не успевали. Летом женщины и девушки целыми днями под солнцем работали на прополке в поле. Чтобы хоть как-то облегчить им работу десяти – четырнадцатилетние подростки возили для них в бочке воду, которую набирали прямо из реки.

Когда урожай созревал, его убирали опять же вручную. Женщины с серпами в руках сжинали по 35 соток в день каждая. А подростки в лугах собирали осоку, которой вязали снопы. Потом везли снопы на молотилку. А оттуда уже мальчишки везли зерно в мешках по 70-100 килограмм на хранение в бывшую церковь. Причем контроль со стороны госприемки был такой жесткий, что мешки взвешивали сначала возле молотилки, затем парни (12 -14 лет) каждый взваливал по мешку на себя и грузил на телегу. Второй раз взвешивали уже у церкви, куда и относили мешки. Тем, кто пытался укрыть хотя бы несколько колосков и унести домой – грозила тюрьма. Из районного центра присылали специальных уполномоченных (женщин), которые обыскивали женщин работающих в поле, перед тем как они уходили домой. Итогом такого контроля за годы войны стало 5 посаженнных в тюрьму женщин, которые пытались накормить своих детей.

Хотя колхозники трудились в поле целыми днями, помощи от этого колхоза они видели очень мало. Работали за трудодни. Каждый отработанный день фиксировался, но деньги колхозникам не выплачивали. Бывало, что работающих в поле кормили за счет колхоза (если это можно назвать едой). В большой котел бросали несколько горстей муки, перемешанной с толченым картофелем, заливали водой и варили. В итоге получалось, что-то вроде киселя. Иногда, если бригада хорошо работала, на нее выделялось несколько килограммов зерна или муки. После того, как ее поделят, на человека выходило по одному стакану, или еще меньше. А ведь дома их ждали голодные дети. Чтобы из зерна сделать муку (мельницы не было, да и кто будет молоть по одному стакану зерна) делали самодельные жернова. На 2 горизонтальных среза круглого бревна набивали осколки чугунных котелков, клали друг на друга и в центре забивали гвоздь. Такими жерновами можно было даже не перемолоть, а немного раздробить зерна.

Подобная небольшая помощь колхозов не спасала положение. В основном люди кормились за счет собственного хозяйства. Зимой питались тем, что летом вырастили на собственных огородах. Повезло тем, кто имел в хозяйстве корову или козу. Молоко, которое они давали, помогало не умереть с голоду. Летом, чтобы хоть как-то продержаться в пищу употребляли разную траву. Если щавель был более или менее съедобен, то другие травы скорее наносили вред здоровью. Также ели белену, крапиву, дикий лук и т.п. В семьях, где траву употребляли, в больших количествах, у людей опухали животы. Некоторых не спасло даже это. За годы войны несколько человек в селе умерло от истощения. Грибов по близости почти не росло, а ягод было так мало, что хватало только поесть прямо в поле.

В селе большой редкостью был готовый хлеб. Его зачастую покупали в Казани. Но прежде необходимо было заработать деньги. Многие женщины зарабатывали их тем, что из купленной шерсти вязали кофты и шали. Навязав несколько штук их уносили в райцентр или в города. Летом города и райцентры соединялись дорогами из щебня (правда другие дороги все были грунтовые, поэтому весной и осенью становились непроходимыми). Но кушать хотелось и зимой. Тогда, женщины по глубоком снегу отправлялись в Казань. Путь один конец составлял около 3-х дней. По дороге на ночь останавливались в деревнях, через которых проходили. Таких постояльцев принимали всегда радушно, тем более что они платили за ночлег около 10 рублей. Это сильно помогало «путешественникам» так как позволяло им отдохнуть и согреться, ведь одежда у них была совсем небогатая. Одевались в то, что оставалось от родственников. Не редко на ноги зимой одевали лапти и обматывали их овчиной. Одевали самодельные пальто, которые потом каждый год было необходимо подновлять, а иначе они разваливались прямо на хозяине.

При такой голодной жизни людей к тому же заставляли платить налоги в виде определенной установленной нормы сдачи государству яиц, молока, шерсти, мяса. Причем у тех, кто не состоял в колхозе, нормы были выше раза в два. Эти налоги должны были платить все, независимо от того, держишь ты скот или у тебя нет его вообще.

С выплатой налогов связана одна из не многочисленных забавных историй того времени. В селе жила женщина, у которой домашнего скота не было вообще. Какое – то время она разными способами умудрялась платить налоги. Но потом такой возможности больше изыскать не смогла. Ее вызвали в сельсовет, началось обсуждения ее «поведения», а когда слово дошло до нее самой, она вышла и перед людьми спела частушку:

Меня вызвали на суд-

Я стою трясуся.

Присудили сто яиц-

А я не несуся.

После такого неожиданного, но правдивого ответа эту женщину оставили в покое и уплаты налога больше не требовали.

В таких условиях тяжело жилось всем, и взрослым и детям, а дети, кроме того, что помогали на работах еще и учились. Сельская школа находилась возле церкви. Это было довольно большое здание. Как и большинство зданий того времени, она была деревянная. Детей тогда было очень много. К примеру, только на одной улице, по подсчетам современников проживало 68 детей. А во всей деревне насчитывалось 12 улиц. В отличии от современной школы тогда даже было по несколько параллельных классов. Школа была учебниками обеспечена, правда, они, конечно, не были новыми. Но ими пользовались очень аккуратно. У кого-то из детей учебники были свои и их передавали от старших братьев или сестер к младшим. А вот с тетрадями и чернилами был хуже. Тетради дети покупали на собственные деньги в Алексеевском или Чистополе. Тем, у кого денег на них совсем не было, школа тетради выдавала. Чернила же дети не покупали, а делали сами. Они соскабливали с печей сажу, а потом смешивали ее с водой. Печки в школе были в каждом классе, а специальный человек за доставку дров. (Дрова возили из лесочка, который находился по соседству с лугами, располагавшимися на залитых, сейчас Камой территориях. В войну эта местность не была затоплена, и там протекало несколько небольших речушек). Но, не смотря на это, в школе все равно зимой было холодно. Зачастую заниматься приходилось прямо в одежде и в варежках. Ситуацию немного облегчало то, что детей в школе кормили – но едой служил жиденький кисель из муки.

Учителями в школе были также в основном женщины. Среди коренных жителей учителями работали и эвакуированные из западных районов страны. Так историк – приехал из Белоруссии. Несколько человек приехали из Москвы. Москвичом был счетовод.

Рядом со школой и церковью стоял сельсовет. Это единственное здание, где была телефонная связь. А телефон в селе заменял отсутствующее радио. По телефону узнавали сводки с фронтов и другие новости. Чтобы не прокараулить какой - либо важный звонок в сельсовете было организовано круглосуточное дежурство. В основном дежурили подростки. Некоторые селяне узнавали новости из газет, но газеты стоили денег и поэтому были малодоступны.

Известие о том, что кончилась война, кто-то узнал из газеты, а потом новость пошла волной по всему селу. Люди, побросав в огородах лопаты, и прочие инструменты бросились в клуб. Там скопилось много народа. На глазах у многих вновь были слезы, но эти были уже слезы радости.

После войны жизнь постепенно стала налаживаться. В этот период в жизни села произошло как минимум два важных события:

строительство Куйбышевского водохранилища (1955-1957гг.), результатом которого стало затопление многих лугов;

переименование в 1965 г. села. Теперь она на картах, вместо Остолопово, появилось село Речное. Это название оно носит и сейчас.

Заключение

В учебниках, по радио и телевидению, мы часто слышим слова благодарности солдатам, защитившим нашу Родину от немецко-фашистских захватчиков. При этом деятельность тыловиков как – то упускается из вида. Эту несправедливость необходимо исправлять. И пусть это рассказ о жизни и деятельности тружеников тыла прольет свет на их, может быть, не столь громкие, но подвиги. Ведь сколько им пришлось пережить, и при этом продолжать кормить и обеспечивать, не только всю страну, а еще и всю армию. Но полностью могут ощутить только те, кто жил в ту суровую пору.

Война тащила за собой

Детей, не ведающих детства,

И женщин с горькою судьбой.

Кто был в окопах, те – герои,

Остановившие фашизм,

Но тыл решительным настроем

Не меньший выдал героизм.

Жива еще в потомках память

Тех героических времен-

Советским труженикам тыла

Низкий наш земной поклон!

И хочется назвать имена тружеников тыла нашего села: Байкова Валентина Степановна (1925 г. р.), Бабыкина Мария Григорьевна (1931 г. р.), Тимофеева Ольга Павловна (1918 г.р.), Балова Анастасия Алексеевна (1927 г.р.), Никитина Екатерина Матвеевна (1930 г.р.). (приложение1)

На сегодняшний день в нашем селе в живых осталась только одна участница Великой Отечественной войны – Былинцева Евдокия Ивановна, кавалер ордена Отечественной войны II степени.

Мы с трепетом прикоснулись к событиям Великой Отечественной войны, судьбам людей, которые пережили страшное лихолетье. После этой исследовательской работы мы сделали для себя определённые выводы.

Мир, завоёванный такой тяжёлой ценой, надо беречь. Сила нашего народа - в его единстве. Мы все – одна большая семья, дети одной страны. И если мы это будем хорошо помнить, то никакой враг нам не страшен.

Пусть мирным будет небо, богатыми поля, полноводными реки!

Пусть здравствует и процветает наша Родина!

Список использованной литературы

«Заметки о героях фронта и тыла» Н. П. Руткевич.

«Труженики тыла в Великой Отечественной войне» М.О. Антонян.

«Они вернулись с Победой. Алексеевский район Республики Татарстан.» - Казань: «Книга Памяти»,2005.- 352 с.

«Во имя победы» Н.М. Алещенко.

«День нынешний и день вчерашний» Н. Доризо.

«В годы суровых испытаний на защите Отечества» статьи / Борис Милицин.- Казань: Татар. кн.изд-во,2010.- 136 с.

Приложение 1. См. презентацию «Труженики тыла нашего села»

Их воспоминания о своём мрачном военном детстве, пропитанном страхом, голодом, холодом и болезнями формируют у школьников представление о жизни детей в военное время; кроме того, описания ужасной нужды и горьких испытаний закладывают основы для сопереживания и нравственных качеств у старших дошкольников.

Для развития любви к Отчизне и гордости за неё дети должны знать историю и культуру своего народа. Великая Отечественная война, безусловно, является самым сильным примером проявления героизма и патриотизма советских людей.

На этой странице вы познакомитесь с подробным рассказом Свинцовой Альбины Максимовны «Детство в глубоком тылу» (из книги «Судьбою не обласканные дети»). Автор поделилась своими яркими детскими воспоминаниями, которые позволяют нам почувствовать, как жили и что испытывали дети в сложные годы войны.

Военное детство. Начало

Я играла с тряпочной куклой в своём дворе, в своём укромном местечке, среди пышной картофельной ботвы. Мне было легко и весело. Я бегала и скакала, пряталась за кусты, а потом выглядывала, отыскивая яркие васильки. Радостно бежала, срывала цветы. Любуясь голубым букетом, я как-то не заметила, что раньше обычного пришёл с работы папа с огромным свёртком в руках. Зашёл в дом, где мама готовила обед. Позвали меня.

Родители сидели у стола, на котором лежало то, что принёс папа, но уже в развёрнутом виде. Я чуть подпрыгнула, папа подхватил меня, посадил на колени. Он улыбался своей чудесной, приветливой улыбкой. Отцовская улыбка скрывала от меня сейчас то, что уже знал весь мир.

— Кушайте, это вам мой гостинец, — просто сказал папа. Я отщипнула… Понравилось! Войдя во вкус, уже не могла оторваться от диковинной сладости. Мои глаза выражали восторг и вопрос: что же это?
— Это халва, — продолжал папа. Мне её дали на работе, потому что завтра я ухожу на войну. (При срочной мобилизации на заработную плату вместо денег выдавали продукты). Когда вернусь, принесу ещё да побольше.
— Что же тут непонятно? — переваривала я своим детским умишком в наступившей тишине. Слова «халва» и «война» я слышала впервые. Халву я только что попробовала; войну — ещё предстояло. Так с трёх лет я познала и сладость, которую ощущаю до сих пор, и горечь, оставшуюся самой болезненной раной на всю мою жизнь.

Проводы на фронт

В ночь перед отправкой на фронт мы не спали. Тусклый свет керосиновых ламп просвечивал сквозь щели ставен, были слышны голоса. Люди плакали, поспешно собирая своих защитников на борьбу со страшным фашистским чудовищем. Утром мы вышли на улицу. На одно плечо папа посадил меня, через другое перекинул небольшой вещевой мешок. Он крепко взял маму за руку и мы влились в бесконечную человеческую колонну. Играл оркестр. Идти было нелегко. Улица поднималась в гору, становилось тесно, да к тому же нещадно палило солнце. Пыль, крики, плач.

Несколько минут отдыхали у переезда, перед которым закрылся шлагбаум. Остановились. Папа целовал меня и маму, а сам всё говорил и говорил, наказывая, чтобы мы берегли себя, чтобы мама нигде не оставляла меня одну (а то напугают), чтобы часто писали ему. Его тревога о нашем здоровье была так велика ещё и потому, что он был медик и от любого недуга лечил нас сам.

Вот и вокзал. Помню длинный состав поезда и людей в военной форме, которые торопили прибывших на перрон мобилизованных, стремясь скорее завершить посадку. Я прижалась к отцу. Нет, не прижалась — из последних силёнок вцепилась в него своими ручонками и замерла. Не передать то чувство страха, боль, смятение, растерянность, которое мы испытали, когда разжались крепкие объятия отца.

Комок подкатил к горлу, когда чувство беспомощности охватило мамину душу, и она, потеряв сознание, повалилась наземь. Меня толкали, сшибали с ног, а я пыталась поднять обмякшее, но живое тело мамочки. Я кричала: «Мама, мамочка! Папа-а-а!», — но отец уже не мог слышать меня в нарастающем гуле толпы. Стоя на подножке вагона и держась одной рукой за дверь, он махал нам рукой, и тоже кричал: «Лида, Лидочка! Родные мои, я вернусь!». Затихал вдали перестук колёс. Поезд набирал скорость, увозя любимого человека в неизвестность. Его родное, милое лицо мы с мамой видели в последний раз.

В ожидании письма

И потянулись дни. Мне была отведена ответственная роль дежурной, как говорила мама. Долгими днями я сидела у своего забора (который таковым и назвать-то было нельзя) и сквозь его широкие щели смотрела на улицу, поджидая почтальона. Он с набитой сумкой через плечо мог появиться в любое время. Я старалась ничего не пропустить. Запоминала, а потом рассказывала маме, кому из соседей он принёс сегодня письма, чем его угощали: пирожком с «картошкой-маркошкой», стаканом молока, а у кого находилось и кое-что другое. Только нам вестей не было.

И когда уже не оставалось надежды, ко мне подходила мама, нежно обнимала, прижимала к груди и гладила по голове, скрывая взрыд плача в тихих слезах и тоске. От её ласки мне становилось невыносимо грустно, и я плакала.

Тут она доставала невесть когда купленную кругленькую цветную карамельку, утирала мои слёзки, и мы шли в сенцы нашего дряхлого, похожего на сгорбленного старца домика, где топилась печурка и варилась похлёбка.

С наступлением темноты мы закрывали двери на засов, подпирали её чурбаками, создавая «защиту» от всех и вся. После ужина мама укладывала меня спать на старый высокий бабушкин сундук, занавешивала, чем придётся, окна, убавляла фитилёк и начинала рассказывать мне сказки, многие из которых она сочиняла на ходу и все — обязательно с хорошим концом.

Я засыпала, а мама подолгу сидела, рассматривая семейные фотокарточки, и с замиранием сердца слушала Левитана. Потом она писала папе письма, ещё не зная его фронтовой адрес.

Заканчивался день, а завтра наступал такой же, но уже более тревожный, и я вновь несла своё дежурство и ждала, ждала, ждала. Эту почётную миссию я исполняла до окончания войны, до Великой Победы.

Рисунок Насти Горбуновой

Первая весточка

За тягостные, томительные «посиделки» у забора, я неожиданно была вознаграждена треугольничком, что вручила мне тётя Маруся Посполитак, наша уважаемая почтальонша.
Я-то сразу заметила, как она переходит дорогу к нашему дому — знала, что я словно часовой, на своём посту. Окликнула, поманила к себе и с доброй улыбкой сказала: «Ну вот, и вы дождались!». С радостным криком я вбежала во двор, а навстречу мне уже летела мама, не чувствуя под ногами земли. Сели. И полились папины слова и наши слёзы.

«Добрый день, милая моя семья! Привет любимой Лидочке и милой моей дочке Аличке и моей маме, если она приехала. Пишу из города Кирова, с дороги, во время остановки. Милые Лидочка и Аля, вы обо мне не плачьте, сами знаете, какое время настало. Жаль вас и свою жизнь, может быть, ещё вернёмся назад живыми. Едем далеко, но не знаем, куда. Как приеду, сообщу, будьте спокойны: я пока в дороге.
Милая Лидочка, плохо, что я не взял даже кружки и ложки, пользуюсь чужими…, но это всё не беда. Пусть мама живёт у нас ради Алички, я очень беспокоюсь о ней: жива ли? Следите за ней и воспитывайте так, как это требуется. Я вернусь. Писать что-либо — не пишу. Слушайте радио, выкупи его из ремонта. Читайте в газетах о Полоцком направлении, и будете знать обо мне. Целую, целую. Привет всем знакомым. Ваш папа М. Ф. Чирков. Июль 41 год».

Собрались соседи. Они вслушивались, боясь пропустить хоть словечко. Письмо с фронта — событие в округе. Само собой установилось неписаное правило: письма с войны читать вслух, и не один раз, а столько, сколько попросят люди. Утром пошла молва: Чирковы-то письмо получили! Жив Максим Фёдорович! Ну, и слава Богу!

Какой нежной, выстраданной любовью к жене и дочери, какой верностью, заботой и мольбой: вынести всё, выжить; какой чистотой человеческих отношений и жаждой жизни, надеждой на скорую победу веет от этих 19 писем простого русского солдата. Тяжело представить, что папа не получил от нас ни одного ответа, так и не узнал, как мы жили-горевали, как его ждали.

Прошло полвека. Письма, которые я храню, стареют, как вещи. Эти письма, написанные отцом под пулями на передовой линии фронта, дороги мне как единственное наследство от папы и самая дорогая семейная реликвия. Письма согревают меня. Каждое прикосновение к этим листочкам снова и снова возвращает меня в детство…

Одна дома

Пологий берег речки Уй на Смычке отводили всем желающим жителям города для посадки картофеля. Там был и наш клочок земли, который мог прокормить нашу семью. Подошла пора первой прополки. Мама взяла тяпку, бутылку воды и, спрятав под белый платок свою красу — чёрные локоны, ушла. Взять меня с собой не решилась: далеко, своими ножками не дойду, мала, да и слаба после болезни.

Посадила меня мама на кровать, обложила подушками со всех сторон, вплотную придвинула стол с питьём и едой, дала игрушки: целлулоидного попугая с уточкой, куклу да ещё карандаши с бумагой — я любила играть «в школу». А куклу мне подарил дядя Вася, родной брат мамы, в день ухода на войну. Уговаривала мама, чтоб я не боялась, на стук не отзывалась и никому не открывала, а играла бы и ждала свою мамочку. «А если захочешь, поспи». И ушла.

Не успела закрыться за мамой дверь — что тут началось! Шуршание, щёлканье. Я сжалась в комочек, притаилась, стала прислушиваться. Настороженному детскому слуху не мерещилось: это было в комнате! Я уставилась глазами туда, откуда доносилось что-то непонятное, наводящее страх. И вдруг — ой! — увидела маленькую серенькую мышку с подвижным длинным хвостиком. Она шустро добежала до середины комнаты, остановилась, глянула по сторонам, будто брызнула изюминками глаз, и принялась ловко грызть семечку подсолнуха. Убежала и вновь появилась с семечкой. А потом уж и не одна. И такая началась суматоха, туда-сюда, туда-сюда…

Мне стало очень страшно. Горка шелухи от семечек росла. Я стояла на кровати и смотрела то на мышек, то в окно: не идёт ли мама?.. Оставила все свои занятия-игры — до них ли! Заплакала сначала тихо, а потом всё громче и громче. В испуге ждала: вот-вот мыши начнут карабкаться ко мне на кровать. Чтобы не допустить этого, я принялась их кормить, весь свой хлебный запас искрошила. А мыши так осмелели: бегают с писком по всей комнате, словно наперегонки, поглядывают на меня своими глазками-бусинками. Дрожа всем телом, я присела, укуталась с головой в одеяло, оставив маленькую щёлочку для наблюдения…

Не знаю, сколько так прошло времени. Меня разбудила мама. Я бросилась к ней… Никогда больше она не оставляла меня одну.

Холод военного детства…

Война нарушила всю нашу жизнь. Осенне-зимние холода прибавили столько хлопот и забот, что мы не знали, как их преодолеть-пережить, как нести на слабых плечах неимоверно тяжёлый груз судьбы? Остались мы с мамой без дров и угля. Каждый день вставал вопрос: чем истопить печку? Сначала жгли сухую ботву с огорода, её хранили в курятнике — от дождей, да и несушкам так было теплее. Потом в топку пошли «лишние» стулья, скамейки, сносившиеся вещи — жгли всё, из чего можно было добыть тепло, в нашем обедневшем, осиротевшем очаге. Надо было жить, ждать, надеяться и верить. Ну, а пока…

Я брала сумку-кошёлку, мама — объёмистую старую корзину и мы отправлялись по улицам собирать ветки, сучья, разные отбросы, которые могли гореть. Раз, другой, третий. Иногда мешали дожди. Улицы на Амуре, где мы жили, были ухабистыми, с колдобинами, серыми, грязными. Казалось, это следы горя и скорби, перемешанные с сиротством, лишённым нормального быта, и лютой ненавистью к врагу.

По утрам соседи выносили из своих печей и барабанов шлак, высыпали его на «больные» места дороги, где какое-то время он ещё дышал теплом. Вот где можно было нам, горемычным, раздобыть топливо! Натянув рукавицы поплотнее, вооружившись железкой вместо кочерги, мы выбирали из тлевших остатков угольки, которые своим «вторым дыханием» согревали наше промёрзшее жилище, радовали теплом. А когда тепло, и плакать уже не так хочется. Жили… Не мы одни так перебивались.

Перекусив, чем Бог пошлёт, мы узнавали из «чёрной тарелки» (радио), как в туман и непогоду наша славная Армия продвигалась вперёд, нанося смертельные удары по ненавистному захватчику, приближая наше будущее счастье. Потом звучали песни Леонида Утёсова, Клавдии Шульженко, хор Александрова, хор имени Пятницкого… Песен было много, но одна из них вызывала страх у фашистов, а в наших душах — яростную веру в победу: «Вставай, страна огромная!». От этих слов морозная дрожь проходила по телу, и слёзы текли по щекам.

Маленький мальчик очень воодушевлённо поёт песню «Священная война»

Проходило время, и снова ощущался холод. Он беспрепятственно проникал в наше жилище, хотя двери и пороги были обиты многослойной ветошью. За ночь стены и углы покрывались колкой изморозью. Наступал новый день с новыми заботами.

Голод военного детства…

Каждое утро начиналось со сводки последних известий по радио. Людей информировали о решительных наступлениях Красной Армии на противника, о том, как прямо с марша молодые солдаты вступали в бой. Гремела слава первых героических подвигов, а мы, дети войны, и наши матери, жившие далеко от передовой, на Урале, продолжали нести на своих слабых плечах ярмо военного лихолетья.

Надежда, что мы будем со своей картошкой в первый военный год, рухнула вмиг. Когда мама с тележкой и мешками приехала на поле за урожаем, она не поверила своим глазам: всё было выкопано начисто, ни кустика не оставили воры. «Украли!» — мысль, как смертельный удар по сердцу: всё, этого не пережить. После многих дней болезней, собрав последние силы, моя бедная мамочка всё же поднялась на ноги, осунувшаяся, без кровинки в лице. Эти дни я, четырёхлетняя малютка, дежурила у маминой постели, стараясь своим дыханием вернуть её к жизни.

Навещавшие нас милые, добрые соседи как-то сказали, что на хлебозаводе есть чем поживиться нашему брату (сестре). И мы пошли. Множество людей вокруг огромной кучи зерновой трухи нагребали этот продукт питания во что попало — тряпки, мешки, платки. Уносили и вновь приходили. И мы принесли домой этой кормёжки целых два ведра и кастрюлю! Залили колодезной водой и сутки настаивали. В ожидании какого-то чуда я с любопытством заглядывала под крышки. Наконец, мама слила воду, на дне осталось подобие жидкого текста… О! Эти незабываемо вкусные оладушки я запомнила на всю жизнь. Мы запивали их чаем, заваренным сушёной морковной травкой и веточками запашистой клубники (выбирали из соседского сена). Это было наслаждение!

Бывало, ели и жмых, колоб жёлтый, зелёный, землистого цвета — всё перепробовали, горького вкусили через край. Но и мысли не возникало, что это не вкусно. Вкусным в то время было всё. А затируха на молоке, горячая, подслащённая?! Настоящий праздник, но как редко он посещал нас!.. Нужда наступала нам на пятки и давила всё сильней и больней, не давая забыть её, выпрямиться и сделать уверенный шаг в «светлое завтра».

За керосином

Отдавшись дорогим воспоминаниям, я вновь переживаю эпизоды — один горше другого. Хочется рассказать людям о пережитом, что сохранилось в моей памяти и заставляет спустя десятилетия поражаться, как мы с мамой могли всё это выдержать, выстоять… В 41-м году в нашем доме ещё не было «лампочки Ильича», да и керосиновая считалась роскошью. За неимением керосина мудрили над коптилками-«фитильниками» или лампадками, а бывало, наступали и вовсе «тёмные дни».

Жили мы, как я уже говорила, на Амуре, около церкви Александра Невского, на улице Чапаева, 6. Однажды на песчаном пустыре напротив аптеки выстроилась очередь в ожидании керосина. Через двое суток подъехал бензовоз. Началась невообразимая давка. Все спешили втиснуться на «свои» места, а то и вообще залезть без очереди. Самозванцев выталкивали, но они упрямо «бросались на штурм». На руке у каждого был написан его очередной номер. Свою очередь караулили днём и ночью, пересчитывались, переписывались, исправлялись и номера.

Поднялся шум, спорили, кричали, доходило до кулаков. Толпа колыхалась, как бурные воды. Уже не чувствуя ног, мы всё-таки выдержали этот натиск. Хотелось опуститься на землю, присесть. И заснуть! Между нами и бензовозом оставалось три человека, когда объявили: керосин кончился! Так и ушли мы домой ни с чем.

Большая стирка

За холодом и голодом нагрянули болезни. Особенно тяжело болели дети. Я запомнила себя часто болеющей, очень слабенькой девочкой, тепло укутанной, лежащей в постели спиной к тёплой печке. Я не могла ходить, настолько бессильными были мои ноги. Мама нанимала у соседей Лоскутовых лошадь и просила свозить меня к врачу. Летом возили меня на телеге, зимой — на санях. А дома мама поила меня лекарством, кормила с ложечки из своих рук, выхаживала. Надежды, что я буду жить, почти не было, но святая мамина вера, её любовь и папин наказ: «Лида, береги Аличку!», — сделали почти невозможное: я живу!

А тогда надо было лечиться и соблюдать нормы гигиены, но как? Лишнего куска мыла не раздобыть, поэтому стирку белья проводили в щелочной воде, настоянной на древесной золе. Полоскали в реке: зимой в проруби, летом — с мостков. Однажды случилась радость (нет худа без добра!). Мы с мамой услышали оживлённые голоса бежавших куда-то женщин. Выскочили на улицу и увидели в руках у них вёдра, тазы и другую посуду.

— Лида, давай с нами! — крикнула соседка моей маме. — Там сама увидишь.

Мы, конечно, присоединились к бегущим. Свернули за угол. Каково же было наше удивление! Издалека, с горной шоссейки, бурлил горячий мыльный поток. Он нёсся прямо к водокачке, в тихую речку Увельку. Жидкое мыло! Вещь, необходимая в любом хозяйстве. Лица женщин светились радостью. Казалось, сюда сбежался весь город, и уж не менее половины его. Никто не спрашивал: откуда такая обильная дармовщина? Было ясно: в мыловаренном цехе жиркомбината лопнули трубы и их содержимое бежит прямо в наши руки. Кто был посильней да половчей, столько запасли мыла, что было непонятно, для чего им столько, на весь век что ли.

Мы с мамой тоже сделали несколько рейсов, заполнили мылом мою детскую ванночку, бидоны, плошки. Запаслись! Мыло быстро подсохло. Мама разрезала его сначала на большие куски, а потом тонкой крепкой нитью — на маленькие. Часть мы обменяли на хлеб и картошку, а остальное мыло долго ещё использовали в хозяйстве.

Будем жить!

То был самый страшный случай в моей жизни. Стояла морозная зима. Ночь. Мы стали засыпать. Вдруг слышим: шаги по нашей крыше! В страхе прислушались. Шаги остановились. Раздался грохот; что-то отдирали, чтобы пролезть в сени. Маме стало плохо. Собравшись с мыслями и поняв, что это грабители-убийцы, налётам которых подвергались все в нашей округе, она принялась быстро меня одевать.

Валенки, пальто, на голову — папину меховую шапку. В кармашек пальто сунула данные обо мне (давно заготовленные на случай), приколола булавкой. Перекрестила меня и со словами «Храни тебя Бог!» — спустила в подвал. Следом сбросила одеяла и всё, что впопыхах попало ей под руки. Подала табуретку, остатки хлеба, воды и спички. Успела сказать, чтобы я не подавала голоса, а если с ней что-то случится, утром постаралась бы сама вылезти и бежать к соседям напротив Ульяне Гордеевне и Антону Григорьевичу Усенко и всё им рассказать.

Крышу продолжали ломать, долбить, корёжить. Грубые мужские голоса, их ругань насмерть перепугали нас. Мама открыла дверцу печки, вытащила колосники и стала звать на помощь, наобум перебирая имена и ушедших на войну, и оставшихся, давая понять разбойникам, что рядом есть мужчины. А бандиты свирепели. Казалось, вот-вот разнесут весь дом. Вдруг на мамины крики отозвался кто-то из соседей. Так, с чьей-то помощью, посланной Богом (мама была уверена в этом), удалось спугнуть налётчиков.

Едва переводя дыхание, мама приступила к разборке маскировки: отодвинула стол, покрытый скатертью до пола, свернула половики, открыла крышку подпола и вытащила меня. Осыпая моё лицо поцелуями и обливаясь слезами, мама твердила: «Остались живы, значит, будем жить, доченька!». Великая надежда на возвращение отца с победой давала нам силы выжить в ту пору. А папа так и не вернулся…

Меняла

Продолжались грабежи, воровство, убийства. Жить было страшно. Мама пустила к нам в дом одну бабушку. Звали её, помнится, Назаравной. Она приехала к кому-то в гости в пригород, а вернуться обратно не смогла: там, где она жила прежде, уже шли бои. Пришлось Назаровне коротать войну на Урале. Славная это была старушка — тихая, добрая, спокойная. Денег за жильё мы с неё не брали, кормились вместе, едва сводя концы с концами. Она присматривала за мной, помогала по хозяйству, когда мама уходила кому-нибудь избу побелить, огород прополоть, постирать, сделать кизяк…

Перед войной мама перенесла три сложные операции, и очень уставала от бесконечной тяжёлой работы. Бабушка, жалея маму, предложила ей отлежаться, отдохнуть. А в это время я бы съездила с ней в какую-нибудь деревеньку, чтобы обменять тряпьё на продукты. Идея Назаровны нам понравилась. Собрались мы с бабушкой, взяли узелки с поклажей и, выйдя на дорогу, «проголосовали». Грузовик примчал нас в какую-то сонную, неприглядную деревню.

Остановились на зелёной солнечной полянке при въезде на центральную усадьбу. Ползая на коленках, я разложила свой товар: две папины косоворотки, ремень, яркий красный головной платок (мама специально для обмена выкрасила белую тряпицу), ещё какие-то мелочи. Стали ждать. Подходили люди, рассматривали товар, но в первую очередь — нас, такой вояж в их деревню был редкостью. И молча уходили.

Под солнышком мы разомлели, хотелось пить и есть. Назаровна попросила проходившую мимо женщину принести нам водички. Очень скоро появился светловолосый веснушчатый мальчик на велосипеде. Подал бабушке бидон, краюшку хлеба и молча уехал. Дело наше не спорилось, и мы совсем было отчаялись. Но вот потянулись сельчане. Первым «пошёл» красный платок, а потом и всё остальное. Люди интересовались, как нас зовут, кто у нас на войне, жалели и угощали: кто конфеткой, кто творожным колобком или кусочком сахара. У меня текли слюнки, но я не притрагивалась к этим яствам: потом, дома, вместе…

Какие же мы с Назаровной были счастливые! На нашей скатерти-самобранке (вернее, в наволочке) лежали: масло, сахар, творог и кусок мяса. «Приезжайте ещё», — говорили нам вслед. Один сердобольный водитель согласился подбросить нас до дома. Неподдельной радостью светилось лицо мамы, когда я гордо выкладывала на стол наши «трофеи».
— Кормилица ты моя, — с трудом вымолвила она.
А кормилице всего-то пять лет было!

Выключка

Горе приходило в каждый дом и поселялось навсегда. Привыкнуть к горю никто не мог. Уже многие из нашего квартала горючими слезами оплакивали своих родных, погибших на полях сражений. Военные дни были похожи друг на друга — чёрные, беспросветные. Однажды маму куда-то вызвали. Мы с Назаровной маялись, поджидая её: то во двор выйдем, то обратно в дом, как Пат с Паташонком . Мама долго не возвращалась.

Прошла целая вечность, и я услышала скрип калитки. Мама брела, еле передвигая ноги, как безмолвная тень. В ответ на наши расспросы она отрешённо молчала, была сама не своя — не такая, какой я привыкла её видеть. Словно очнувшись, она скользнула взглядом по нашим лицам и бросилась на кровать. Не в силах справиться с собой, мама уткнулась в подушку, разрыдалась. Я поглаживала её по вздрагивающей спине, стараясь вернуть к себе из неизвестного далёкого, и тоже плакала. Господи, сколько слёз мы пролили в те годы! Но вот мама поднялась, и я не узнала её: голова была седая…

Вскоре мы стали получать скупые весточки — почтовые переводы. «Это от нашего папочки! Он нам послал, сам…», — говорила мама, прижимая бумажку к губам. Не знала я тогда, что это была пожизненная пенсия маме за убитого на войне мужа и мне до совершеннолетия — за отца. Не знала я, что в тот день мама принесла из военкомата выключку : «Ваш муж М. Ф. Чирков…» Мой словарь пополнился ещё одним словом, значение которого до поры до времени я не могла понять.

Победа

В том году весна пришла рано. Промчались талые воды, спокойно дышала вдоволь напоённая земля. Мы высаживали на грядках огурцы. Вдруг послышался ровный нарастающий гул самолётов, а вскоре и сами они показались. Стальные зелёные птицы с большими красными звёздами и буквами «СССР» на крыльях летели так низко, что можно было различить покачивающиеся фигуры лётчиков.

Что это? Летят вереницей, по кругу, и вдруг перестроившись, взмывают вверх, потом стремительно падают вниз. Пролетая над головами остолбеневших людей, лётчики искусно демонстрировали своё ремесло. Мы стояли, как вкопанные, не мигая, смотрели и ждали: а что же дальше будет? Вот один самолёт, пролетев предельно низко, оставил белый длинный шлейф. Это повторил второй, третий и все остальные. Сделав почётный круг над городом, крылатые машины скрылись. Но только на один миг.

Появившись снова над нами, лётчики сбросили множество крупных хлопьев. Листовки! Они хаотично кружились, мелькали перед глазами и плавно опускались на землю. Двор, улица, город были усыпаны белыми листами. В первые минуты никто не осмеливался наклониться, поднять листок и прочитать, что же там такое написано. Всё произошло сразу, стихийно. Люди бросились подбирать листовки. Полушёпотом я прочитала (читать выучилась до школы):
— Смерть немецким оккупантам!
— Наше дело правое, мы победили!
— Слава героям! Ура! Победа за нами!

Мы собирали белые листочки и несли их домой, как самое дорогое, с чем невозможно расстаться. Что тут началось! Бегали, плакали, кричали, обнимались, целовались, зазывали друг друга в гости. Скоро вся наша улица Чапаева превратилась в один щедрый, гостеприимный стол.

Наскоро переодевшись, мама схватила меня за руку, и мы побежали через весь город — к военкомату. Там уже собралось много народу, но люди всё подходили и подходили. Толпа колыхалась, все старались пробиться поближе к крыльцу, где выступали ораторы. Мы впервые услышали сообщение о капитуляции Германии, о полном разгроме фашистского логова, и долгожданной Великой Победе. В память врезались слова: «Дорогие матери и жёны! Ждите — живые вернутся!».

Мы с мамой ждали, ждали, ждали…

Мои друзья

Какой бы тяжёлой ни была наша жизнь, в ней всегда находилось место для маленьких детских радостей. Я очень любила общаться с умной домашней собачкой по кличке Нольма. Она появилась у нас толстеньким, неуклюжим щенком чёрно-белой масти. Щенка принёс папа. Сначала собачка жила с нами в комнате, а как подросла, папа сколотил во дворе конуру, и наша Нольма стала жить в собственном домике.

Собака, как человек, очень переживала расставание с хозяином. Она подвывала, подолгу не прикасалась к еде, резко реагировала на стук, шаги и тоскливо поглядывала на калитку. …Хозяин не возвращался, и Нольма смирилась. Я играла с ней. Нольме это так понравилось, что при моём появлении она с визгом бежала ко мне, прыгала, носилась по кругу, виляла хвостом и услужливо выполняла мои требования-команды. С наступлением холодов мама устраивала в сенцах настил из соломы и переводила Нольму на зимовку, поближе к теплу, а в сильные морозы — и вовсе в дом.

Перед самым концом войны собака ушла куда-то, исчезла, оставив нам свою наследницу Норку — крошечного слепого щеночка. Эта Норка охраняла меня много лет, провожая и встречая из школы.

Помню, как мама усаживала квохчущую курицу в самодельное гнездо и подкладывала туда с десяток яиц. Место для наседки отводилось в тёмном углу за печкой. Я тихонько наведывалась туда, ставила воду, сыпала зёрнышки, крошки и тихонько отступала назад, стараясь увидеть, как курица примется за еду. Но она не торопилась. Позже я узнала, что она покидала насиженное место один раз в день и то не надолго. Когда из гнезда раздавался слабый писк, курица становилась непоседливой. Мама перекладывала проклюнувшиеся яйца с тонкой растрескавшейся скорлупой в папину рыжую меховую шапку, вывернутую наизнанку, где цыплята вылуплялись самостоятельно.

Я крошила желтки, и птенцы, спотыкаясь, клевали. Я брала эти пушистые комочки в ладошки, слегка прижимала к себе, дышала на них, согревая своим дыханием, и цыплята засыпали. Подрастали они быстро, неотступно бегали за своей нахохленной мамой. А курица гордо вышагивала по скрипучим половицам пола. Стоило мне подать голос, и все птенчики подбегали ко мне, ожидая подачки.

Кошка Муся ревновала меня к нашим новосёлам, но «оттаивала», когда нежилась на моих коленях. Далеко-далеко отступали все невзгоды. Мне было хорошо в окружении забавных и верных друзей.

Первая ёлка

В один из январских дней 1946 года мама сказала, что нас пригласили на новогодний праздник, на ёлку. Я не знала, что это такое. Стали собираться. Мама закутала меня в огромную клетчатую шаль, оставив лишь щёлки для глаз, и мы через весь город отправились пешком в военкомат. Пришли, заледеневшие, и продрогшие до костей, разделись. Нас провели в большую комнату. За столом, на котором лежало много свёртков и кульков, сидели военные. Они поздоровались с нами и пригласили сесть. Собралось много женщин с детьми.

Посреди комнаты стояла высокая зелёная лесная красавица. Нас заворожил тонкий аромат хвои. «Вот она, ёлочка», — шепнула мне мама. Я не мигая, не дыша, боясь шелохнуться, смотрела на сказочное чудо, украшенное разноцветными бумажными цепями, парашютиками, конфетами, настоящими яблоками, куколками. В ветвях что-то блестело и сверкало, а на верхушке ёлки, высоко под потолком, красовалась яркая звезда.

Один из военных что-то говорил, и, как сейчас вижу, все взрослые плакали. Потом детей собрали
вокруг ёлки, и женщины в нарядных костюмах повели наш большой хоровод. Они усердно показывали нам притопы и прихлопы , приглашая нас повторять их действия. Мы же, никогда не слышавшие детских песен, весёлой музыки, стояли и молча растерянно смотрели на них. Я несколько раз порывалась к маме, и другие дети тоже. Нас подхватывали ласковые руки, завлекали в круг, «заговаривали». И мы, входя во вкус, показывали, как в лесу родилась ёлочка и как она росла . Уходить никому не хотелось.

Наступил момент, когда детей стали вызывать к столу по имени и фамилии. Назвали меня, но я не сразу пошла, сковал страх; только держась за мамину руку, почувствовала себя увереннее. Уже дома, развернув новогодний подарок, мы с радостным любопытством рассматривали его содержимое, целовали замёрзшие мандарины, каждую конфетку. Примерили серые меланжевые носочки, сделали бантики для косичек. Фланель белёсого цвета отложили «на потом». Когда я пошла в школу, из неё сшили шаровары, и я долго носила их. А тогда, в январе сорок шестого, на мой вопрос: «От кого эти подарки?» мама тихо ответила: «Это от папы…»

Где мой папа?

Что бы мы ни делали, мы всегда говорили о любимом нашем папе: вот он бьёт фашистов, с криком «ура» бежит в наступление, в окопе пишет нам письма, читает наши, лечит раненых. А главное, скоро, очень скоро папа вернётся домой. Как мы мечтали о встрече! И вот Победа! Враг разбит и повержен. Пошёл счёт мирным дням…

Через год я стала первоклассницей. Школа! Это событие нас окрылило. Мама бегала, суетилась, радостно и с грустинкой готовила меня к новой жизни. Иногда я замечала слёзы на её глазах: «Как бы порадовался папа, глядя на свою Аличку!».

Знакомая портниха тётя Тоня Андрианова сшила мне школьное платье из маминого. И фартучек сшила (догадались же они с мамой!) из папиного чёрного зонта. Мама аккуратно распорола зонтик, выстирала его, отутюжила. Это был не просто школьный фартук — добрая фантазия мастерицы: весь из маленьких расклёшенных клинышков, с торчащими на плечах воланчиками. Вещица эта несгибаемо стояла на мне, а при ходьбе шуршала — плотная хрустящая парусина. Я выглядела не хуже девчонок-одноклассниц и замечала на себе их восхищённые взгляды.

Моей первой учительницей в 1 «А» классе школы №5 была Александра Александровна Щербатова. Я помню её и люблю. Неделями я не посещала школу из-за болезни, и всё-таки училась хорошо. Меня хвалили за каллиграфию и чистописание. В конце учебного года, когда мы фотографировались всем классом, учительница посадила меня рядом с собой — в награду за успехи в учёбе и примерное поведение. На первом школьном снимке я сижу рядом с Александрой Александровной, гордая и счастливая, с белым бантиком на платье.

В начале своей школьной жизни я узнала суровую правду, от которой столько лет, чтоб не травмировать детскую душу, оберегала меня мама: мой папа погиб на 62 день войны… На одном из первых занятий Александра Александровна стала заполнять в школьном журнале графу «сведения о родителях». Когда очередь дошла до меня, я без запинки ответила на все вопросы о маме. Учительница спросила, где папа? Я сказала: «Жив, лечится, скоро приедет». Ведь я привыкла ждать его каждый день долгие годы. Вечером, рассказывая маме, как прошёл школьный день, я спросила: «Мамочка, а где мой папа?». И узнала, что папы у меня нет.

В апреле 1994 года в результате моего многолетнего поиска, пришёл официальный ответ из Центрального архива Министерства Обороны. В картотеке учёта потерь офицерского состава Максим Фёдорович Чирков значится проходившем службу в 598-м полку лёгкой артиллерии. Пропал без вести в период с 22.08.41 по 01.09.41 года.

И всё же оставалась неясность: письма от отца продолжали приходить в сентябре-октябре сорок первого. Из Ржева, где папа лежал в госпитале по 26 августа 41 года. И потом из городов Калинина, Москвы, Костерева, Тулы — только здесь обрывается нить.

В последнем письме, датированном 19.10.41 г., он писал: «Обо мне не беспокойтесь, жив буду, вернусь, а пока пожелаю вам всего доброго, здоровья…»

Война заставила

Война приучила меня к самостоятельности, заставила рано распрощаться с коротким детством.
Рядом со взрослыми в тылу и на фронтах ковали Победу и дети военного времени. Мы старались не уступать взрослым в терпении и выносливости, не хныкали, не ныли. Мы рано взрослели.
Перенесённые испытания помогали преодолевать все трудности. Настойчиво и целеустремлённо мы шли по жизни, какие бы «иксы-игреки» она не подбрасывала.

С одиннадцати лет я чистила дымоходы, утепляла чердаки, просушивала вечно влажную «глухую» стену дома. Делала замес из глины, обмазывала завалинку, белила, скоблила. Знала, где надо ставить матицы в подполе. Выхаживала только что вылупившихся цыплят и вела огородное хозяйство. Да мало ли что ещё я делала! Зимой перелопачивала снежные заносы, чтоб не утонуть в паводке.

Но главное — я торопилась учиться. Нужда, от которой мы так и не освободились, подгоняла на работу, надеяться было не на кого. Мечтала стать школьным учителем. Жизнь подкорректировала мечту: более 30 лет я проработала воспитателем в детском саду. Своим малышам стремилась дать сполна то, чего сама была лишена в годы войны.

Прошли десятилетия. Мы сумели залечить раны страны, но по прежнему скорбит сердце по погибшим в Великой Отечественной войне. Пусть каждый новый приходит как день всенародного благодарения, отдания почестей всем, кто вписал свою страницу в суровую летопись 1941-1945 годов. Пусть никого не оставит равнодушным величие подвига Советского Солдата — Человека, отдавшего жизнь во имя грядущих поколений.

Вам также может быть интересно:

Posted in
Tagged

Великая Отечественная война - самое значительное событие в жизни нашего народа в XX веке, изменившая жизнь каждой семьи. В работе я опишу жизнь моей прабабушки, которая жила в те суровые времена в сибирском городке Салаире на юге Кемеровской области. Может быть, ей повезло больше, чем другим, поскольку кровь и насилие войны не настигло этих мест. Но жизнь была тяжелой повсюду. С началом войны у ребятишек закончилось беззаботное детство.

9 мая в этом году исполнилось 65 лет, как закончилась война. После митинга, посвященного Дню Победы, я зашёл к своей прабабушке и подарил цветы в знак признательности её детского подвига. Она не была на фронте, но война была её взрослым детством.Она работала и училась, она была вынуждена повзрослеть, но при этом оставалась ребёнком.

Мою прабабушку Кашеварову Федосью Евстафьевну в маленьком рудничном городке, знают многие. Она здесь родилась, здесь училась в школе, здесь проработала ветеринарным врачом более сорока лет.

Годы Великой Отечественной войны пришлись на её детство и раннюю юность. Примечательно, что, когда началась война, моя прабабушка была старше меня всего на 1 год. Бабушка не любит говорить о войне - слишком тяжелы её воспоминания, однако, по её словам, эти воспоминания > она бережно хранит в своей памяти. День Победы для неё - самый дорогой праздник. И все-таки мне удалось упросить бабушку рассказать, почему военные годы она называет своим >.

Питание

Большинство людей во время войны столкнулись с острой проблемой нехватки продуктов питания. И здесь неоценимую помощь оказывало натуральное хозяйство: огород и животные. Мама Кашеварова Мария Максимовна, в девичестве Казанцева, (25 октября 1905 - 29 января 1987) занималась хозяйством и детьми. Зимой она пряла овечью шерсть, вязала детям теплые вещи, ухаживала за животными, она же готовила пищу для семьи. Мамин хлеб был всегда мягкий, вкусный. Всегда на столе была похлебка с капустой, с крупой. Благодаря своему хозяйству, на столе были молочные продукты.

Правда, в те времена существовал продовольственный налог: каждый владелец хозяйства должен был сдать государству определенное количество продуктов. Например, имея корову, нужно было за год, то есть за период дойки, сдать государству около 50 литров молока, а то и больше. Имея кур, платили налог яйцами, количество которых подсчитывалось по количеству кур. Объемы этого налога были достаточно велики, так что иногда для собственных детей с трудом удавалось выкроить мясо, молоко, яйцо. Кроме этого существовало много запретов и ограничений. Например, разрешалось держать одну корову и теленка, кур - 10 -15 и 5-6 овец.

юбимым летним напитком в семье был квас. Он всегда был свежим, сладким, даже без сахара. Чай в семье пили травяной, ягодный, морковный и из березовой чаги. Заваривали шалфей, тысячелистник, лист смородины, малины, сушеные ягоды малины, смородины, шиповника и мелко нарезанные сушеные пластики моркови. Хранили чаи в холщевых мешочках. Бабушка и сейчас угощает меня таким чаем. Должен признаться, что это довольно вкусно и полезно.

Летом дети промышляли рыбалкой. Рыбы тогда в таежной речке Кубалде и в Малой Толмовой было много, и младший брат вместе с соседскими братишками очень часто ходили на рыбалку. Ловили рыбу мешками или сетями, сплетенными из тонких веток. Делали ловушки, которые называли > - это что - то вроде корзины. Из рыбы варили домашнюю уху или жарили на воде.

Пьянства в те времена вообще не было, но по особым случаям (свадьба или престольный праздник) готовили для застолья пиво. Конечно, не такое как сейчас и не в таком количестве. Повсеместно существовала культура пития.

Подсобное хозяйство

Семья имела огород и пашню. Овощей сажали много, особенно картофеля. Она - картошка, была первым, вторым и третьим блюдом, и так круглый год. Этому стратегическому по тем времена овощу отводилась пашня до 50 соток. Землю под пашню > сами: валили лес, годный для строительства, использовали в хозяйстве, а нестроевой лес и выкорчеванные пни шли на дрова. Заготовка дров была коллективным делом для всей семьи. Лес валили в лесу, очищали от веток, распиливали на небольшие бревна, привозили домой, кололи, складывали поленницу, чтобы зимой топить печь и баню.

Сенокос начинался в самый жаркий летний месяц, но плескаться в речке времени не было. Пораньше утром, пока роса на траве и нет мошкары, выходили всей семьей на покос, а через несколько дней высохшую траву сгребали и складывали сено в копны. Десяти - двенадцатилетние подростки ловко управлялись с граблями, вилами, с косой. Ни о какой технике безопасности речи не было, разве что предупреждали об опасности змеиных укусов, так как в самый жаркий летний месяц змей было много.

Зимой заготавливали спелые сосновые шишки: забирались на взрослое дерево, стараясь не поломать ветки, собирали семенные шишки, потом сдавали. В зимнее время дети были заняты уроками в школе и помогали родителям лишь в воскресные дни. Вот на таких условиях приходилось зарабатывать сенокосные угодья для кормилицы семьи - Буренки.

В непродолжительные часы отдыха от основной летней работы дети ходили в лес за ягодами и грибами. В огородах тогда не выращивали никаких ягодников. Тайга щедро делилась ягодой, грибами, орехами, разными травами. Ягоду в основном сушили, чтобы зимой размочить для начинки в пироги, в кисель или просто пожевать сушеной или положить в чай. Ходили за кедровыми шишками. Правда, достаточно далеко. Но кедровые орешки восполняли нехватку витаминов зимой. Грибы солили в деревянных туесках и сушили. А осенью предстояло убрать урожай в своем огороде и выкопать картофель в поле. Всю работу в поле, в огороде и по дому выполняли дети наравне с взрослыми. Тем более, что отец вернулся с войны калекой.

Студенчество

В Новосибирске девушки приобрели билеты до Киева. Состав поезда был сформирован для возвращения на родину эвакуированных в Сибирь. Места в вагоне - теплушке были на полу в углу. Точно также на полу, на своих котомках ехали и другие пассажиры. Дети, старики тоже спали на полу, часто по очереди, так как места было мало. Питались в дороге всухомятку тем, что брали в дорогу: подсушенными паренками из брюквы, моркови, свеклы и сухариками. Состав вагонов отцепляли на станциях, перегоняли в тупик, и приходилось часами ждать, когда его снова потянут на запад. Места общественного пользования не предусматривались в таких вагонах, и все потребности люди справляли на остановках в поле вдоль железнодорожного полотна. Прибыли в Киев лишь 30 августа в субботу. Измученные дорогой и искусанные вшами, подруги уснули возле вокзала прямо на земле. Да и вокзала, как такового не было: из грубых, нетесаных досок был сколочен вагончик. А утром, оставив одного караульщика с вещами, пошли в институт. Им выдали аттестаты, так как экзамены уже закончились, и они, как за спасительную соломинку, ухватились за приглашение вербовщика из ветеринарного института, так как там был недобор на первый курс. Он отвел девушек сразу в общежитие. В полуразрушенном здании не было ни окон, ни дверей, даже одной стены не было, а проем был заколочен досками. Поселившись в большой комнате, разместив на кроватях скромные пожитки, девчатам предстояло набраться за ночь сил для экзамена в воскресенье сразу по всем предметам. Первым экзаменом была химия, вторым - физика, третьим - биология, четвертым - математика, а пятым- сочинение. Поздно вечером вернулись в общежитие, там никого не было, развязали свои котомки, поели и уснули. Утром в понедельник пришли в институт, а приказ о зачислении висит на украинском языке. Попросили прочитать его. Оказалось, что все четверо зачислены на первый курс Киевского ветеринарного института.

Так четыре сибирячки стали студентками Украины. Жили в общежитии в комнате на 20 человек, где лишь немногие окна имели стекла, а остальные были забиты фанерой, где посреди комнаты стоит одна барабанка - отопитель, где приходилось вечерами рано ложиться спать, так как не всегда хватало денег на лампу - керосинку. В Киеве студентки познакомились с ещё одним лицом войны - голодом. Продукты давали до четвертого курса только по карточкам. На день полагалось 400 граммов хлеба и 200 граммов сахара на месяц.

Хлеб давали темный, сырой, но и его не всегда хватало на всех. Очереди за хлебом были огромные. Из дома высылали посылки с сушеным картофелем, морковью, свеклой, но хлеба не было. Все время хотелось есть. И тогда с особой теплотой они вспоминали свою ученическую бригаду, колхозный стан и запах спелых колосков золотого хлебного поля в далекой Сибири. Самым же трудным испытанием для студентов - сибиряков был украинский язык. На украинском языке читали лекции, проводили практические занятия, принимали зачеты. Сдать сравнительную анатомию без знания языка было просто нереально. А латынь! Сидит какой - нибудь старичок зимой возле барабанки - отопителя и пытает тебя о склонении по падежам латинского имени существительного или имени прилагательного. Здесь очень пригодились знания по русскому и немецкому языкам. С благодарностью они вспоминали своих учителей, их уроки по русскому и немецкому языкам. Первый курс закончили в Киеве и перевелись в ветеринарный институт в город Алма- Ату. Но языковой барьер и там преследовал русскоязычных студенток. Так что третий курс продолжили уже поближе к родному Кузбассу - в Омском ветеринарном институте.Там же и защитили дипломы. Получив направление, приступили к работе, каждая согласно своему распределению. Бабушка была направлена в Новосибирскую область, но судьбе было угодно распорядиться, чтобы она вернулась к своим родителям в родной Салаир и работала здесь ветеринарным врачом до ухода на пенсию.

Трудовые будни детей войны отмечены Медалью >, многолетний трудовой путь - медалью >. Две медали, а между ними - жизнь. И я благодарен бабушке за то, что она сохранила в памяти подробности сурового послевоенного времени, выпавшего на долю многих детей тех лет.

Война потребовала мобилизации всех сил и ресурсов страны на борьбу с врагом, она привела к изменению образа жизни, ухудшению бытовых условий, нарастанию материальных трудностей. Малозначимые, на первый взгляд вопросы, превращались в трудноразличимые проблемы: чем накормить себя, детей, стариков, во что одеть, обуть, как вылечить, вывести вшей и многие другие стали повседневными. От их решения во многом зависело душевное и физическое состояние тружеников тыла, их желание и возможность работать, выполнять общественные поручения, поддерживать близких на фронте.
В последнее время к социально-бытовым вопросам военной поры обращается всё больше исследователей . Большинство разделяет точку зрения А.В. Шалака, который считает, что наряду с описанием героических сражений, массового патриотизма, трудовых подвигов была и «другая сторона правды о войне – это реальная жизнь миллионов людей и каждого человека отдельно с их повседневными нуждами и заботами» .
Война резко нарушила привычный образ жизни народа. Сократились реальные доходы, значительно ухудшился и без того низкий жизненный уровень. Трудноразрешимые проблемы возникли в удовлетворении самых насущных потребностей в пище, одежде, жилье, топливе. Прежде всего, были объективные причины ухудшения социально-бытового положения населения. Основную долю средств в условиях войны поглощали военные расходы, которые только за 1940–1942 гг. возросли на 91,2 %. Сумма же пособий по временной нетрудоспособности по стране возросла с 402 до 1669 млн рублей, что косвенно свидетельствовало о резком ухудшении состояния здоровья народа .
Потребности фронта и тыла постоянно заставляли изыскивать эффективные пути использования трудовых ресурсов, вовлекать в производство новые слои населения.
Уже в июне 1941 г. были введены обязательные сверхурочные работы и отменены отпуска. В 1942 г. в целях обеспечения кадрами оборонных отраслей хозяйства была проведена мобилизация трудоспособного населения. Доля женщин в общей численности рабочих и служащих достигла в этом году 53 %. Среди занятых в промышленности в 1942 г. лица в возрасте до 18 лет составили
15 %.
Решение многих самых простых житейских вопросов повседневно вырастало в серьезную трудноразрешимую проблему. Одной из причин этого было разрушение жилищного фонда, массовая миграция и эвакуация населения, после чего быт миллионов людей приходилось организовывать заново, практически с нуля.
Рабочие общежития города Горького, например, до начала января 1943 г. практически не отапливались. В общежитиях заводов им. Молотова, им. Маленкова, станкостроительного завода им. Кагановича и других температура воздуха не превышала 7–8 градусов. В них рабочие жили на кухне и спали на столах. Постельное белье не менялось по месяцу и более. В общежитиях автозавода из
3200 проживающих не имели одеял 200 человек, на станкозаводе из
870 человек – 620, на заводе им. Маленкова из 220 человек – 153, по этим причинам рабочие спали в верхней одежде, накрывались матрасами с коек соседей, которые работали в других сменах. Во многих общежитиях не было необходимого инвентаря. В общежитии завода «Красное Сормово» не хватало столов и табуреток, отсутствовали умывальники, бачки для питьевой воды и радио. Рабочие принимали пищу, сидя на постелях .
В ряде городов Урала размеры жилой площади на одного жителя сократились до 2–2,5 квадратных метров. До войны в Нижнем Тагиле проживало 150 тыс. человек и средняя обеспеченность жилой площадью составляла 4 квадратных метра на человека. В результате притока эвакуированных к концу 1942 г. в городе проживало
500 тыс. человек на каждого из которых приходилось лишь 1,8 квадратных метра жилой площади . Случалось, в общежитии на двух рабочих приходилась одна койка – пока один работал, другой спал, а потом они менялись местами. Вокруг эвакуированных предприятий возникали целые поселки из землянок, которые в документах тех лет официально именовались «жилыми помещениями упрощенного типа».
Снабжение в Нижнем Тагиле, за исключением хлеба, на протяжении всей войны не соответствовало нормам. Поэтому важную роль играло огородничество, особенно у коренных жителей. «При доме был огород 7 соток, выращивали все овощи, картофель, – вспоминает школьница военной поры К. М. Данилушкина. – Конечно, огород помогал выживать, но для такой семьи (8 человек, в том числе пятеро взрослых) он был маловат… Весной варили лебеду, крапиву».

Еще труднее было эвакуированным. «Около бараков и землянок вся земля была вскопана и засажена картошкой, – вспоминала военные годы жительница района Вагоностроительного завода, – оставались только узенькие тропинки, чтобы можно было пройти».
В конце 1941 – начале 1942 гг. в общественных столовых были очереди. Чтобы пообедать тратили по 2–3 часа. Обеспечение посудой не превышало 20 % потребности. Нередко ложки приходилось приносить с собой. Питание было скудным, низкокалорийным.
В 1943–1944 гг. положение с питанием существенно улучшилось. При столовых откармливались свиньи, работники столовых занимались сбором ягод, грибов, дикого лука и салата. Работали подсобные хозяйства предприятий .
Экстремальными были условия жизни в ГУЛАГе, где в 1941–1942 гг. на человека приходилось менее одного квадратного метра жилой площади. Только в 1944 г. здесь положение стало улучшаться. От холода, недоедания, перенаселенности бараков и тяжелого труда заключенные болели и умирали. В 1942–1945 гг. по этим причинам ГУЛАГ потерял 627637 человек .
Скученность, теснота, резкое ухудшение санитарных условий были характерны для бытовых условий и других социальных групп населения. Как показал опрос секретарей комсомольских организаций педагогических и учительских институтов страны, сделанный ЦК ВЛКСМ в августе 1944 г., материально-бытовые трудности, нехватку, а нередко отсутствие литературы и учебников, письменных принадлежностей, спортивного инвентаря, одежды и обуви остро ощущали студенты большинства учебных заведений.
Кировский государственный педагогический институт к началу первого военного учебного года имел лишь 12 комнат на 46 студенческих групп. Занятия поочередно проводились с 8 до 24 часов. Студенты писали на старых книгах, газетах, отдельных листах из архивных дел. В связи с недостатком помещений для общежития многие студенты вынуждены были спать по двое в одной кровати .
Архангельский педагогический институт в 1942–1943 уч. году не имел помещений для занятий и осуществлял учебный процесс в общежитии – полуразвалившемся деревянном здании барачного типа, в тесных, холодных комнатках площадью в 10–14 квадратных метров, в которых проживали преподаватели и студенты.
В стесненных условиях работал Челябинский педагогический институт, здание которого было занято военным заводом. В 1943–1944 учебном году здесь занятия проходили в три смены до трех
часов ночи. Институт не имел столовой и смог организовать лишь одноразовое питание студентов. Подобные же трудности испытывали и другие учебные заведения. В Красноярском медицинском институте часть профессоров и студентов, эвакуированных из Воронежа и Кисловодска не имела белья, одежды и обуви, постельных принадлежностей.
В Кудымкарском педагогическом институте студенты испытывали нехватку лаптей. Выпускницы Вольского учительского института из-за недостатка приличной одежды вынуждены были приходить на государственный экзамен босые, по очереди одевая одно и то же платье .
В таком же положении оказались и школы страны. В Красноярске, например, в декабре 1941 г. из 49 школ города только 18 остались работать в собственных зданиях. Площадь школьных помещений сократилась почти на две трети. Все школы работали в три смены. Одна из школ длительное время находилась в одном помещении с почтовым отделением, клиенты которого ходили через класс, где проходили занятия. Классы большинства школ размещались в 5–6 зданиях, значительно удаленных друг от друга . Многие школы в Балогане, Дзержинске, Горьком, Муроме и в других городах занимались в четыре смены. В школе № 56 г. Горького работало шесть школ . Обозреватель американского журнала был поражен случаем, когда в одном из школьных зданий одновременно работали 10 школ и одно ремесленное училище .
Резко ухудшилось материальное положение школ. Как правило, на нескольких учеников приходилось по одному учебнику, не стало и тетрадей. Школьники писали на старых газетах, обоях, канцелярских книгах, сшивали тетради из оберточной бумаги, афиш и плакатов. Остро не хватало топлива, а для вечерних смен – электричества и керосина. На занятиях сидели в пальто, шапках и валенках, школьники сами вместе с учителями заготавливали дрова. Для сельских школ сложнейшей проблемой обернулась их отдаленность. Отсутствие транспорта, недостаток одежды и обуви, скудное, полуголодное питание стали основной трудностью в осуществлении всеобуча.
Часть школьников старших и средних классов перестала учиться «по семейным обстоятельствам». Они заменяли взрослых на производстве, выполняли работу по дому. Почти пятая часть непосещавших школу выбыли из-за отсутствия одежды и обуви. Ходить ежедневно до школы туда и обратно по 5–7 км в изношенной одежде в зимние холода и весеннюю распутицу становилось не под силу детям 8–10 лет.
Несмотря на то, что в трудное военное время шло активное школьное строительство – за годы войны было открыто и восстановлено вновь 8412 школ на 1176 тыс. учащихся, положение оставалось сложным .
Вновь появилась беспризорность детей.
Власти предпринимали различные меры к решению этих проблем и совместно с комсомолом и общественностью смогли предотвратить массовую беспризорность детей . К концу войны в стране работало около 6 тыс. детских домов. 4340 из них были созданы в чрезвычайных военных условиях. Только в детских домах Российской Федерации в 1943 г. воспитывалось более
688 тыс. детей, а к концу войны – более 300 тысяч. Старшие воспитанники детских домов направлялись в ремесленные училища, в специальные школы, на работу на предприятия, в учреждения, колхозы и совхозы. Для трудового обучения воспитанников в 1943–
1944 годах открывались сотни столярных, слесарных, труболитейных, швейных, обувных и других мастерских.
Большая помощь детям оказывалась предприятиями, колхозами, общественными и военными организациями, которые изготавливали для них за счёт своих средств мебель, одежду, обувь, различное оборудование, ремонтировали учебные, производственные и жилые здания, помогали инвентарём и продуктами питания, производимыми в подсобных хозяйствах, устраивали детей на воспитание в семьи. К концу войны в семьях, по неполным данным, воспитывалось около 350 тысяч детей-сирот. Всего за годы войны общими усилиями было спасено более одного млн детей, оставшихся без родителей или потерявших с ними связь. «Это был поистине патриотический подвиг народа, примеров которого мировая история, пожалуй, не знает», – справедливо утверждает известный исследователь Н.И. Кондакова .
Значительное число детских домов находилось в тяжёлом положении, детей размещали в неприспособленных помещениях, не всегда оказывалась своевременно медицинская помощь, были перебои в снабжении одеждой, обувью, продуктами питания. Из-за нехватки обуви и одежды дети часто питались и гуляли по очереди. Несмотря на это, благодаря усилиям власти и общественности, многие тысячи детей, потерявшие родителей, были избавлены от лишений, обрели относительное благополучие, возможность жить и учиться. Немало детей были своевременно остановлены на опасном пути, на который вступали как беспризорники.
Бытовые условия и повседневная жизнь советских людей в годы войны, наряду с общими чертами и устремлениями, имели существенные различия, обусловленные множеством факторов. Положение в глубоком тылу отличалось от образа жизни и бытовых условий в блокадном Ленинграде, в прифронтовой полосе – от положения на оккупированной территории, на фронте – от ситуации на освобожденной территории, в городе – от сельской местности и т. д.
Повседневными атрибутами военного быта были буржуйки посреди комнаты вместо обеденных столов. Зашторенные по требованиям светомаскировки окна. Керосиновые лампы или лампады из гильз. Нередко и лучины. О мыле многие забыли. Одежду стирали золой или илом. Соль была драгоценностью. Стояние в мороз, а то и по ночам, в очередях. Ордер на галоши или ботинки был праздником в семье.

Деревенское население в военную пору составляли преимущественно старики, женщины и ребятишки, повседневно совершавшие тихий подвиг самопожертвования, подвиг полуголодного существования и нечеловечески тяжкого, самозабвенного труда. Питание, как и в городе, было плохим. К весне в семьях не оставалось даже картошки. Выкапывали из земли перезимовавшие там неубранные полугнилые клубни и делали из них лепешки. Пекли лепешки из лебеды, корней лопухов и других растений. Ели крапиву, хвощи, клевер. А летом ходили как на работу за грибами и ягодами.
В северных областях России, в Сибири и на Урале в 1942–1943 гг. крестьяне употребляли в пищу мякину, ботву, древесные опилки, мясо падших животных. Весной 1942 г. в Архангельской области колхозники и мобилизованные на лесозаготовки ели мох и траву. Люди пухли от голода, не все могли ходить от истощения. Были случаи голодной смерти и самоубийства по причине голода .
Постоянное чувство голода – одно из главных воспоминаний поколения военной поры. Чтобы выжить, уже с осени 1941 г. в степных районах Западной Сибири крестьяне вынуждены были есть падших лошадей и коров. В 1942–1943 гг. употребление в пищу трупов падших животных, всевозможных суррогатов распространилось на всю Сибирь, Южный Урал, Нижнее Поволжье, стало почти обыденным явлением. В апреле 1944 г. Л. Берия докладывал секретарю ЦК ВКП(б) А. Андрееву о положении в Здвинском районе Новосибирской области. «Проведенной проверкой 361 колхозной семьи по
16 сельсоветам установлено, что большая часть семей, особенно дети, имеют безбелковые отеки на почве недоедания», что семьи военнослужащих употребляют в пищу мякину, ботву, древесные опилки, мясо падших животных .
В результате военных трудностей и засухи 1942 г. в Горьковской области, по воспоминаниям очевидцев, кашу варили из семян лебеды, лепешки пекли из конского щавеля, ели корни болотных растений . «Собирали грибы и ягоды. Грибы сушили или солили, если соль была. А грибной суп так готовили: картошку (иногда прямо с кожурой) и грибы мелко порубить, залить водой, да сварить, – вспоминает жительница Нижнего Тагила. – А в особенно тяжёлые времена ели крапиву, лебеду да репейник. Из крапивы делали лепёшки, добавляя к крапивной массе немножко муки. Из лебеды варили суп. А стебли репейника варили в молоке. Вместо чая пили настой трав» .
Уровень потребления на душу населения в годы войны снизился на 35–40 %. Сахар и кондитерские изделия по сравнению с
1940 г. в бюджете питания составляли лишь 22,4 %, мясо и мясопродукты – 59,5 %. Потребление колхозников снизилось в 1943 г. в сравнении с 1939 г. по мясу и салу на 66 %, по хлебопродуктам на
35 %.
Голод коснулся прежде всего детей – наиболее незащищённую и уязвимую часть общества. В колхозных детских садах Свердловской области в 1942 г. умерли от голода и болезней более 100 детей. В 1943 г. только на двух заводах Нижнего Тагила умерли 159, на Высокогорском железном руднике – 37, Тавдинском лесокомбинате – 207 чел., прибывших из республик Средней Азии для работы на промышленных предприятиях. Основными причинами этого были: отсутствие земельных участков, привычного жилища, новая, суровая среда обитания, нетрадиционная, скудная пища .
В условиях нехватки питания в 1943 г. сельские жители стали использовать в пищу перезимовавшее в земле зерно, что вызывало массовое заболевание септической ангиной. За 1943–1944 гг. в Куйбышевской области ею переболело 58 тыс. чел., в Татарской АССР – 22 тыс., из них более 6 тыс. умерло. Правительство дважды принимало постановление о борьбе с этим заболеванием, но в ряде мест не применяли необходимых мер и это имело пагубные результаты .
Одежду шили из солдатского обмундирования, а обувь клеили из автомобильной резины. Молодежь много читала и рассказывала содержание прочитанных книг по вечерам. В. Песков подчеркивает, что жили «сердечно, сплоченно, помогали друг другу, делились всем, чем могли», а вечера у коптилки «что-то оставили в душах» .

Во время войны в армию и на постоянную работу в промышленности выбыло около 13,5 млн крестьян. Почти столько же крестьян привлекалось на различные сроки к выполнению временных и регулярно-сезонных работ по оказанию помощи предприятиям, стройкам, к заготовкам топлива и т. д. Число трудоспособных мужчин с 1941 г. по январь 1944 г. сократилось в колхозах с 16,9 млн до
3,6 млн человек.
Сельское хозяйство лишилось своего лучшего конского поголовья; тракторов, автомобилей, в результате чего резко поднялась нагрузка на каждого оставшегося человека, т. е. женщин, стариков, подростков. В ведущих земледельческих районах она почти удвоилась.
Уже на севе 1942 г. объем работ на живом тягле составил более 50 % всех выполненных полевых работ, тогда как на весеннем севе 1941 г. он не достигал 4 %. Лошади не выдерживали перегрузок и в ряде мест основной тягловой силой становились быки и коровы .
В целом, средняя выработка одним престарелым или больным составила в годы войны 130–135 трудодней, что составляло половину среднегодовой обязательной выработки трудоспособного человека. Выработка одного подростка в возрасте от 12 до 16 лет увеличилась с 74 трудодней в 1943 г. до 103 в 1944 г., составив
42,2 % среднегодовой выработки трудоспособного .
Одновременно с этим появились соотечественники, высказывавшие недовольство тяжелейшими бытовыми условиями, тем, что «теперь мы голодаем, колхозы голодают и все ходят раздевши, холодные и голодные» .
Подобные высказывания, мысли и умонастроения, естественные в тяжелейших условиях и порожденные более чем достаточным количеством конкретных причин, информационные сообщения в руководящие партийные и государственные органы с мест, характеризовали как болтовня, нездоровые настроения, лживые, провокационные и антисоветские слухи, панические, враждебные, антисоветские настроения . Чаще всего, в силу известных причин, такое недовольство выражалось анонимно.

В большинстве случаев неудовлетворенность объяснялась работой конкретных предприятий и учреждений, должностных лиц и исполнителей. Осуждались в них наиболее повторяющиеся и общепризнанные негативные явления – неорганизованность и бюрократизм, грубость и волокита, конкретные злоупотребления, бездушие и другие недостатки. Судя по анализу доступных документов, немногие люди сравнивали переживаемые трудности с политикой руководства и существующим строем.
«До каких пор начальники будут командовать, – писал автор одной из записок, поданных в 1943 г. на Невьянском заводе на Урале. – Мы голодны, раздеты. Солдаты идут в бой полуголодные. Если бы накормили, одели нас, мы без всяких союзников раздавили врага. А у нас еще войны не было, а нас морили голодом» .
Большинство же населения стойко и мужественно переносили материальные и бытовые трудности, физическое и духовное напряжение, делились и помогали друг другу.
Немало было и субъективных причин обострения социальнобытовых проблем народа в годы войны. Архивные документы показывают, что местные руководители ряда регионов страны ссылаясь на военные трудности, плохо решали бытовые вопросы.
В докладной записке комиссии по проверке Саратовского обкома партии в октябре 1942 г. подчёркивалось, что в решении социально-бытовых проблем «обком не проявляет никакой напористости в работе и начинает шевелиться только после телеграмм или звонка из ЦК ВКП (б)». В Кирове в ноябре 1942 г. из 43 магазинов по продаже хлеба работали только 7. В 1944 г. в Туле, Тюмени, Архангельской и Московской областях даже выделенные суммы на ремонт жилого фонда расходовались наполовину.
Наряду с объективными причинами – нехваткой строительных материалов и рабочей силы – виной были недобросовестность, разгильдяйство и безответственность руководителей и исполнителей. По этой причине в Астрахани городские бани работали с перебоями, водопровод и канализация часто выходили из строя, в гостиницах было холодно и грязно. Дорожное, мостовое и паромное хозяйство

находились в запустении. В одном из районов города Горького были закрыты 2 парикмахерских и не работали 6 столовых, 3 магазина и 2 пекарни из-за неудовлетворительного санитарного состояния .
Сказывался и низких морально-этический уровень ряда руководителей. Так, в конце 1942 г. из Иванова в ЦК партии рядовая коммунистка Соловьёва с возмущением писала: «Для главных работников обкома организован закрытый магазин – находится в середине города. Для машин скорой помощи бензину не хватает, а жёны ответственных работников ездят даже на машинах, хвалятся и болтают о своём пайке и только озлобляют людей. Для других работников обкома на машинах привозят картошку, капусту и другие овощи и развозят на глазах у всех, а рабочим и служащим эти продукты доставить очень трудно, приходится покупать на базаре по высоким ценам… В городе трудно сшить чего-нибудь себе и детям, а для главных работников обкома и их с ума посходивших о модах жён, мозоль у всех на глазах, создана отдельная мастерскаяателье» .
Многие руководители, ссылаясь на условия военного времени, забросили работу по охране труда, что приводило к обострению болезней, увеличению случаев травматизма со смертельным исходом. На хлопчатобумажных фабриках Ивановской области грубо нарушался тепловой режим: в цехах была низкая температура зимой и высокая летом. Весной-летом она поднималась до 30 градусов, а в осеннее-зимний период падала до 2 градусов. Не было вентиляционных установок, окна закрывались фанерой или закрашивались, следствием чего была плохая освещённость, нередко составлявшая
25 % от нормы. Посетив Меланжевый комбинат, М.И. Калинин спросил у директора: «А вас женщины ещё не поколотили?» – «Нет». – «Ну а если поколотят, то вы на них не обижайтесь… Уж очень им тяжело».
Плохие условия труда и в быту нередко служили причиной нарушения трудовой дисциплины и текучести кадров. За прогулы и опоздания на работу на 21 минуту и более в 1941 г. было осуждено
1481183, а в 1942 г. – 1274644 человека.

С начала войны, по данным прокуратуры Горьковской области, к июлю 1941 г. было осуждено 1218 чел., из них за прогул 1172 чел., за самовольный уход – 46 человек. В данном случае эти показатели не могут адекватно характеризовать отношение народа к власти и происходящим процессам, или быть свидетельством нездоровья его духовных сил. Прежде всего, потому, что эти показатели отражают саму сложность, непредсказуемость быстро менявшихся условий и обстоятельств, множества жизненных коллизий с которыми сталкивались люди в период войны. Они были также следствием жестокости самих законодательных актов, негибкого, часто бездумного и механистического их применения. К тому же, как показывает анализ документов и свидетельств непосредственных участников, общественное сознание в большинстве случаев с пониманием воспринимало наказание нарушителей, выявляло и осуждало их .
Среди причин прогулов были названы: ослабление массовой воспитательной работы, несвоевременная передача материалов на прогульщиков в суд, опоздание и невыход на работу в связи с проводами в Красную Армию близких родственников. Нужда, плохое здоровье, отсутствие одежды и обуви, невнимательное отношение и грубость руководителей, поиск средств для уплаты непосильных налогов (сбор ягод, грибов, растений и т. д.), в официальных документах, как правило, не упоминаются.
Нельзя не согласиться с тем, что репрессивные меры к дезертирам с предприятий военной промышленности в массовых масштабах не всегда применялись. Приговоры судов не всегда выполнялись или выполнялись формально, поскольку в этом часто не было смысла: рабочие руки требовались и на тех предприятиях, где работали осужденные и они там же оставались и после приговора суда. Некоторые рабочие имели не одну судимость, другие бежали с предприятий и находились в розыске, хотя действенных мер по их розыску не предпринималось. В одном из выступлений секретаря Горьковского горкома ВКП(б) П.А. Ромашина приводились факты бесчеловечного отношения к людям на заводе № 466, критиковались руководство и профсоюзный комитет за невнимание к материально-бытовым условиям жизни людей и в то же время отмечалось, что дела на дезертиров в прокуратуру не передаются, милиция их не разыскивает, дела военным трибуналом рассматриваются заочно, дезертиры остаются безнаказанными .
Сложным и напряженным было физическое и моральнопсихологическое состояние людей. Обобщенную его характеристику дал один участник событий: «Обычный рабочий день фронтовых лет – непреходящее ощущение голода, – писал он. – Мучительная, не отпускающая душу усталость, постоянная борьба с желанием прикорнуть, забыться хоть на мгновение. И ни на минуту не покидавшая тревога за близких, которые там, на передовой, в грязи, в боях и ежесекундной опасности. И тайная мысль, что, может быть, тыловой труд в сравнении с фронтовым – благодать. И тяжкий, безысходный страх, что с фронта, где отец, муж, сын, придет похоронка. И так – каждый день...» .
Вопрос о том, где труднее – на фронте или в тылу, волновал гражданское население и воинов действующей армии. В большинстве случаев тыловики однозначно считали, что труднее и опаснее на фронте. Фронтовики же приходили к выводу о сложности и трудности жизни и деятельности в тылу. Вследствие этого одним из многих мотивов напряженного труда и борьбы, стойкости и мужества и тех, и других было взаимное чувство морального долга, обязанности и благодарности.
В годы войны возросла роль молодежи на различных участках работы страны. Миллионы юношей и девушек сражались в рядах армии и партизанских отрядах, самоотверженно трудились на предприятиях и стройках, колхозах с совхозах. В 1940–1942 гг. было проведено 16 мобилизаций подростков для обучения в училищах и школах ФЗО, которые к 1943 г. дали народному хозяйству 1,5 млн рабочих .
Большинство из них не имели социально-политического и жизненного опыта, необходимых навыков и знаний. Многое оказались в непривычной обстановке, столкнулись с неимоверными трудностями, тяготами и невзгодами. Все они постоянно переносили физические и морально-психологические страдания. Вследствие этого в сознании и поведении молодежи неизбежны были определенные издержки и негативные явления. Дети и подростки из освобождённых от оккупации районов были истощены и больны. Длительные голодание, издевательства оккупантов, нервно-психическое напряжение, холод негативно сказывались на их здоровье. Среди них был высок процент истощённых, больных туберкулёзом и другими заболеваниями, расстроенной психикой. Они становились замкнутыми, не по возрасту серьёзными, сторонились людей. «Многие из нас, видевших своими глазами смерть, знавшие, что такое жестокость, грубо отстраняли от себя всех, кто хотел ласково дотронуться, заглянуть в душу… – вспоминал один из таких подростков. – Мы долго не понимали, что такое добро, ласка…» .
В докладной записке Главного управления трудовых резервов о работе за 1940–1944 гг., которая была направлена в СНК СССР, наряду с традиционным выводом о том, что «политико-моральное состояние основной массы учащихся здоровое», отмечалось наличие фактов нарушений учебной и бытовой дисциплины – это картежные игры и воровство, драки и хулиганство, другие аморальные поступки. В 1942 г. из училищ самовольно ушли 32 тыс. подростков, а за
1940–1942 гг. – 72 тыс. чел. . Причинами подобных явлений были, прежде всего, разнообразные трудности с которыми столкнулись учащиеся: тяжелые, а порой и просто невыносимые условия быта и скудное питание, принуждение и бездушное отношение со стороны работников и старших товарищей, неспособность адаптироваться к новой среде и условиям и другие. Однако самовольный уход официально квалифицировался как дезертирство.
На Уфимском моторостроительном заводе, где работало 17 тыс. молодых рабочих в результате тяжелых условий труда и плохого питания в 1943 г. было зафиксировано 73045 случаев заболеваний с потерей 597133 рабочих дней. За это же время умерло
258 человек в результате дистрофии, воспаления легких, туберкулеза и других причин.
Некоторые подростки с Кировского завода не могли ходить на работу из-за отсутствия одежды и обуви. Многие молодые рабочие жили непосредственно в цехах, потому что не имели жилья, одежды и обуви.

В июне 1942 г. на завод «Станкопатрон» в городе Челябинске прибыли 100 выпускников училища. 88 из них не получили жилья. Несколько суток они спали во дворе, а потом их поместили в баню и голубятню. Они не имели смены белья, не получали мыла и в баню не ходили месяцами. Многих на рабочих местах стали использовать не по специальности, снижая при этом разряд.
Как правило, выпускники ремесленных училищ и школ ФЗО годами работали по 2–3 разряду и за свой труд получали мало. Их заработок составлял в среднем в месяц 300–350 руб. В то же время в
1942 г. в среднем по РСФСР на рынках 1 кг зерна стоил около 54 руб., 1 литр молока – 38 руб., 1 кг мяса – 196 руб.
Работники ЦК ВЛКСМ, побывавшие в 1942 г. в Башкирии на Белорецком металлургическом комбинате отмечали, что молодые рабочие «не имеют обуви и работают босиком, ходят в нижних рубахах и рваных брюках. Многие из них не получали спецодежду в течение 1,5–2 лет, – подчеркивали они в справке. – В прокатном, мартеновском и доменном цехах рабочие не обеспечены рукавицами и работают, придерживая горячий металл концами рукавов. Столовая ОРСа готовит пищу плохо. Очень распространенное блюдо
«затируха» (заварная каша из муки), приводит к заболеваниям».
Инструктор Свердловского ОК РКП(б) Розина, обследовавшая рабочие общежития, писала: «Обувь у большинства совершенно разбитая. Ноги мокрые и грязные… В общежитиях грязно, вся спецовка, грязные ботинки, сапоги находятся под койкой, поскольку нет сушилки. Постельное белье застирано и меняется очень редко. Девушки из детдома живут в дощатом бараке, где кругом щели, с потолка бежит вода, нет не только горячей воды, но и холодной. Приходя с работы в общежитие, они сидят в пальто с грязными лицами и руками» .
Рабочие Свердловского района г. Дзержинска, сообщал в 1943 г. заместитель начальника НКВД Горьковской области, «находятся в безобразно защищенном состоянии. Подавляющая масса спит на полу без всяких постельных принадлежностей в верхней одежде и обуви. Портянки сушить негде. Горячую пищу рабочие получают только один раз в день» .

Аналогичные недостатки, а также проявления грубости, хамства, невысокий уровень общей и бытовой культуры и норм поведения имели проявления и среди других категорий молодежи – рабочей, студенческой и учащейся . В среде крестьянской молодежи, как и жителей села в целом, в силу большей стабильности среды обитания и условий, образа жизни и других причин, морально-психологическое состояние отличалось большей устойчивостью.
Тем не менее в 1942 г. ЦК ВЛКСМ в закрытом письме комитетам комсомола пришел к выводу, что «хотя и незначительная часть комсомольцев в минуту трудностей и опасностей не оправдывает своего почетного звания» , в целом же молодежь, как и подавляющая часть советского народа, несмотря на тяжелые условия труда и быта, голод и холод, была проникнута верой в будущее, спаяна крепкой дружбой и взаимовыручкой, готовностью жертвовать собой ради своих товарищей и интересов Родины. Вера в победу, справедливость целей борьбы и своих товарищей не позволяла терять самообладание и впадать в уныние, помогала переносить невзгоды военного лихолетья, самоотверженно защищать Отечество.
Введение нормированного распределения, увеличение налогов, жёсткое регламентирование трудовых отношений, другие ограничения и различные повинности воспринимались народом как неприятная, но суровая необходимость. Отступление от принципа социальной справедливости, грубость и моральная нечистоплотность руководителей подрывали единство, вызывали неодобрение и осуждение народа.

Список литературы
1. Анисков В.Т. Война и судьбы российского крестьянства. Вологда. – Ярославль, 1998.
2. Анисков В.Т. Жертвенный подвиг деревни. – Новосибирск, 1993.
3. Анисков В.Т. Крестьянство против фашизма. 1941–1945. История и психология подвига. – М.: памятн. ист. мысли, 2003.
4. Большевик. – 1942.
5. Большевик. – 1943.
6. Борисов Б.А. Записки секретаря обкома. – М., 1964.
7. Будни военного лихолетья 1941–1945 гг. – Вып. 1,2 – М.: НРИ РАН,1994.
8. Вклад Урала в разгром фашизма: исторический опыт и современные проблемы национальной безопасности // Четвертые Уральские военноисторические чтения, посв. 60-летию Победы в Великой Отечественной войне: материалы междунар. науч. конф. – Екатеринбург, 2005.
9. Военно-исторический журнал. – 1991. – № 1.
10. Все для фронта, все для победы. 1941–1945. Документы и материалы. – Красноярск: Красноярск. книжн. изд-во, 1978.
11. Гайсин У.Б. Социальное положение молодежи Урала в годы Великой Отечественной // Урал в стратегии второй мировой войны: материалы Всерос. науч. конф., посв. 55-летию Победы в Великой Отечественной войны: Екатеринбург-Каменск-Уральский 27–28 апр. 2000 г. – Екатеринбург: СВ-96, 2000.
12. ГАРФ. Ф. 5451.
13. ГАРФ. Ф. 8090.
14. ГАРФ. Ф. 9507.
15. Забвению не подлежит. 1941–1945. – Кн. 3. – Н. Новгород, 1995.
16. Загвоздкин Г.Г. Цена победы: социальная политика военных лет. – Киров, 1990
17. Зима В.Ф. Менталитет народов России в войне 1941–945 гг. – М., 2000.
18. Известия. – 1967.
19. История СССР. – 1991. – № 6.
20. Исупов В.А., Алексеев ВВ. Население Сибири в годы Великой Отечественной войны. – Новосибирск: Наука. Сиб. отд., 1986.
21. Комсомольская правда. – 1942.
22. Комсомольская правда. – 1943.
23. Кондакова Н.И. Война, государство, общество. 1941–1945 гг. – М., 2002.
24. Новое время. – 1985. – № 15.
25. Павлова Т.А. Засекреченная трагедия: гражданское население в Сталинградской битве. – Волгоград: Перемена, 2005.
26. Панов В.П. Это было. О тружениках тыла в годы Великой Отечественной войны. – М., 1990.
27. Песков В. Война и люди. Воронеж: Центр.-черн. книжн. изд-во, 1989.
28. Полвека в пути. Кировский государственный педагогический институт имени В.И. Ленина. 1918–1968. – Киров, 1970.
29. РГАСПИ. Ф. 1.
30. РГАСПИ. Ф. 17.
31. Советская Россия. – 1990. – 25 мар.
32. Советский тыл в первый период Великой Отечественной войны. – М.: Наука, 1988.
33. Сомов В.А. Потому что была война… Внеэкономические факторы трудовой мотивации в годы Великой Отечественной войны (1941–1945). – Н. Новгород, 2008.
34. Урал в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. – Екатеринбург, 1995.
35. ЦХДООСО. Ф. 4.
36. Черник С.А. Советская школа в годы Великой Отечественной войны. – М.: Просвещение,1975.
37. Шалак А.В. Условия жизни и быта населения Восточной Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941–1945). – Иркутск, 1998.
38. Soviet Russia Today. – 1945. – Nov.

 

Возможно, будет полезно почитать:

• Как снять венец безбрачия молитвой Заклинания от венца безбрачия ;
• Авансовый отчет: что можно принять к учету, образец заполнения, основные проводки Унифицированная форма n ао 1 авансовый отчет ;
• Национальная кухня. Застолье. Русская традиционная кухня Сообщение о народном блюде ;
• Классификация ОС (основных средств) по амортизационным группам ;
• Растущая (молодая) Луна: характеристика, влияние и советы ;
• Какие слова называются общеупотребительными в русском языке ;
• Как сделать яблочный квас в домашних условиях Как приготовить яблочный квас без дрожжей ;
• Молитва по соглашению дома ;